"Особое мнение о чествовании Т.Г.Шевченко" выдающегося русского общественного деятеля, замечательного историка и стойкого православного христианина, профессора Андрея Сергеевича Вязигина (1867-1919). Кстати, это и первое издание (после 1917 г.) из его наследия вообще.

О Т.Г.Шевченко написаны тысячи работ, извращающих историческую действительность, образ поэта и художника, действительную суть его творчества. Но и для опровержения заблуждений, откровенной лжи и хитросплетенных фальсификаций сделано немало. Однако эти работы зачастую ещё неизвестны широкому читателю. И публикуемая ныне статья оказывается здесь как нельзя уместной в уяснении истины.

Для читателей, малознакомых с жизнью Т.Г.Шевченко, мы сочли необходимым дать в Приложении без комментариев (учитывая, что предметы, о которых ниже пойдёт речь, касаются деликатных струн душ тех людей, кому так или иначе дорого наследие Т.Г.Шевченко) краткие биографические сведения о нём.
Статья А.С.Вязигина публикуется по правилам современной орфографии. Названия произведений Т.Г.Шевченко и цитаты из них оставлены без изменений.
Даты везде приводятся по "старому стилю" (юлианскому календарю).
Публикация подготовлена А.Д.Каплиным и А.Д.Степановым (ИА "Русская Линия").

Столетняя годовщина рождения (25 февр. 1914 г.) известного "украинского" поэта Т.Г.Шевченко ознаменовывается рядом торжественных чествований в разных городах России и освящением места для постановки ему памятника в Киеве. В повременной печати уже раздались, однако, голоса, горячо протестующие против этих торжественных поминок и указывающие на запрещенные произведения "Кобзаря", как на причину такого протеста. А потому на каждом общественном деятеле и самостоятельно мыслящем гражданине лежит прямая обязанность посильно разобраться в этом спорном и жгучем вопросе. Выполняя этот долг, я пришел к иным выводам, чем харьковская городская дума, уже постановившая отметить торжественным чествованием столетие рождения Т.Г.Шевченко, и считаю своей нравственной обязанностью во всеуслышание сказать то, что мне говорит властный голос моей совести.

Как потомок чугуевских казаков и уроженец Харьковской губернии, я ещё в раннем детстве с увлечением и наслаждением читал произведения Квитки[4], Котляревского[5], Шевченко и моему сердцу милы и дороги, как малороссийские "думы", так и песни бродячих лирников, с которыми у меня связано столько отрадных, незабываемых воспоминаний...

Поэтому мое "особое мнение" вовсе не является выпадом против малорусской литературы, а плодом мучительного перелома в моей душе, вызванного ближайшим знакомством с полным "Кобзарем" Т.Г.Шевченко. Оно разрушило взлелеянный с детства образ поэта-народника, страдающего за малых, слабых и обиженных, но среди несчастий сохранившего "теплое религиозное чувство и страх Божий", которые, по мнению проф. Н.Ф.Сумцова, "проникают весь "Кобзарь". Конечно, я и раньше знал о существовании запрещенных стихотворений Т.Г.Шевченко, но до последнего времени не был с ними лично знаком и смотрел на них, как на "ошибки" и увлечения молодости, искупленные раскаянием поэта и уже прощенные Самодержавным Царем. Одним словом, я стоял на такой же точке зрения, какую и ныне защищает проф. Н.Ф.Сумцов в своей последней статье "Т.Г.Шевченко и его зарубежная литература" ("Южн.[ный] Край" 24 января 1914 г.), где, между прочим, говорится: "Т.Г.Шевченко давно уже прощен за свои зарубежные произведения; он отбыл за них десятилетнюю ссылку и прощен самими властями; ныне эти зарубежные стихотворения остаются снова только зарубежными; не стоит о них и вспоминать, тем более, что сам поэт неоднократно в письмах к друзьям и в стихах сожалел, что подчас писал необдуманно и накликал на себя много горя и лишений. Так в стихотворении "Чи то недоля та неволя" 1850 г. Шевченко бросил глухой укор тем, которые внушили ему мысль писать "погани вирши". "Вы, говорит он, положили на пути моей жизни тяжкий камень и разбили на нем мое маленькое убогое сердце", а немного позднее, в 1853 году, в горестно-шутливом письме к одному своему другу Т.Г.Шевченко говорит: "Ех, та то-б було Тарасе не писать поганих вiрш, а то посивiв, оголомозiв"...

Таким образом, проф. Н.Ф.Сумцов и теперь изображает Т.Г.Шевченко "раскаявшимся грешником", который еще в ссылке, прослышав о Высочайшем помиловании, писал Кухаренко: "Добрый царь уже дав приказ разбивать мои кайдани, i плачу, i молюсь, i все таки не вiрю. Десять лiт! Вимовить страшно". А, вернувшись из ссылки, уже в Петербурге Т.Г. записал в своем дневнике: "одно воспоминание о прошедшем приводит меня в трепет... Но мимо, пройдем мимо, забудем и простим, обратимся к светлому и тихому"... "Забвение прошедшему", пишет он в другом месте Дневника, "забвение прошедшему, мир и любовь прошедшему"...

Увы, действительность не оправдывает этих уверений Т.Г.Шевченко, как показывают его же произведения, вошедшие в состав полного "Кобзаря", выдержавшего с 1907 по 1911 год четыре издания и беспрепятственно расшедшегося по всей России в десятках тысяч экземпляров. В 1911 году все четыре издания были объявлены запрещенными и это обстоятельство побудило меня вновь обратиться к творениям любимого поэта моего детства. Тяжко мне было перечитывать страстную проповедь ненависти к "поганим москалям", братьям по вере и крови, призывы к дикой кровавой расправе с власть имущими и даже цареубийству, но невыразимым гнетом на мою душу легли кощунственные выходки Т.Г.Шевченко против самых заветных святынь христианства: богохульная поэма "Мария" заглушила во мне всякие колебания и последние сомнения, ибо для моей совести не всуе звучат непререкаемые евангельские глаголы: "Кто отречется от Меня перед людьми, отрекусь и Я от того перед Отцем Моим Небесным" (Мф. 10, 33). "Верующий в Сына имеет жизнь вечную, а не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем" (Иоан. 3, 36)...

Узнав мучительным путем правду, я не смею ее утаивать, ибо верую, что "открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков, подавляющих истину неправдою" (Рим. 1, 18) и памятую назидание Спасителя: "Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему жерновый камень на шею и бросили его в море" (Мрк. 9, 42).

Для каждого искренне верующего человека грозным предостережением является апостольское назидание: "Если бы даже мы, или ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам - да будет анафема"...

Между тем Т.Г.Шевченко в целом ряде своих произведений подрывает главные устои христианства и совершенно расходится с евангельским благовествованием, причем самые кощунственные и богохульные произведения написаны им не до ссылки, а именно после возвращения из нее, что совершенно разрушает построение проф. Н.Ф.Сумцова. "Раскаяние" и "умиротворение" Шевченко существовали на показ в его "Дневнике", а в действительности Высочайше помилованный в 1857 году Шевченко, будучи уже в Нижнем Новгороде, пишет в том же году полное злобы, глумления над Царем и богохульства стихотворение "Юродивий".

Революционное настроение пропитывает грубые "вирши" "Я не нездужаю...", написанные в ноябре 1858 г. в Петербурге. К 1859 году относятся переполненное ненавистью и зовущее к кровавой расправе подражание "Осии гл. XIV" и самое мерзкое и богохульное из произведений Шевченко - поэма "Марiя", гнуснейшим образом искажающая евангельское повествование о Благовещении и Рождестве Христовом, равно как изображающая Успение Божией Матери так, что должно содрогнуться от негодования и омерзения сердце не только всякого верующего христианина, но и просто уважающего чужие верования человека. Каждый, культурный "интеллигент" после знакомства с этой, действительно, "поганой" поэмой Шевченко не сможет забыть его наглое глумление над священными церковными и народными верованиями, ибо истинная культурность развивает в людях взаимную терпимость и уважение к исповедуемой другими вере, тогда как только грубый духовный дикарь может позволить себе издевательство над "святая святых" целых миллионов людей.

Наконец, последний (1860) год жизни Т.Г.Шевченко особенно богат произведениями, изъятыми ныне, по государственным соображениям, из свободного обращения. Так, в мае от пишет "Молитви", в коих резко выступает против царей, в июне составляет кощунственный "Гимнъ Черничий" и в стихотворении "Свiте ясний, свiте тихий..." предлагает "з багряниць онучi драти, люльки з кадил закуряти, "явленними" пiч топити, кропилами нову хату вимiтати". В сентябре следует новый выпад против царей ("I Архимед i Галiлей"); в октябре те же мысли проводятся в "Сауле" и в стихотворении "Хоча лежачого...", где воспевается, как "люди тихо, без всякого лихого лиха царя до ката поведуть"... В ноябре "благодарный" за помилование Шевченко опять обрушивается на царскую власть ("О, люди, люди небораки"), отрицает бытие Божие ("Якось то йду я у ночi") и высмеивает Галагана, Киселя и Кочубея, выражая надежду на наступление времени, когда "розтрощить трон, порве порфiру"... ("Бували войни").

Одним из последних произведений Шевченко является отвратительное ругательство над женской чистотой в известном стихотворении "Великомученице куме", призывающем к блуду хранившую "цiломудрiе" девушку, которая, якобы "гнiвiла Матiрь Божiю своiм смиренiем лукавим".

Таким образом, хронологическая справка показывает полную несправедливость утверждения проф. Сумцова, будто Т.Г.Шевченко, подобно Пушкину, отрекся от своих "зарубежных произведений" и окрестил их в письме к другу "погаными виршами": письмо это написано еще в 1853 году, а громадное большинство запрещенных и ныне стихотворений падает на 1857-1860 годы, тогда как из ранних произведений остается под запретом лишь стихотворение "Царi", написанное еще в ссылке в 1848 году. Стоит его сопоставить с указанными выше творениями Шевченко и тогда каждый беспристрастный читатель убедится, что проф. Сумцов жестоко ошибается, ставя рядом "отречение" Пушкина и "раскаяние" Шевченко, который, очевидно, не мог предшествующей ссылкой искупить последующие оскорбления им религиозных чувств своих соотечественников.

При таких условиях чествование Т.Г.Шевченко приобретает характер нового оскорбления, бросаемого в лицо верующей и верноподданнической России. Верные алтарю, престолу и семейному очагу люди, без различия в оттенках своих общественных и политических взглядов, не могут примириться с мыслью, что в стольном граде святого Владимира сооружается памятник кощуннику и богохульнику, который забросал грязью многие страницы нашего славного прошлого.

К сожалению, по цензурным условиям, нет возможности раскрыть всю омерзительную пошлость выпадов Шевченко, но все-таки необходимо отметить, что он издевался над известным киевским генерал-губернатором Бибиковым ("Юродивий"), над императором Николаем I (см. также "Слава", "Я не нездужаю..."), Великим князем Владимиром ("Царi"), Богданом Хмельницким ("Розритая могила", "Як би то ти Богдане пьяний"), т.е. именно над теми историческими деятелями, чьи памятники уже воздвигнуты в Киеве. Среди них не место изображению того, кто глумился над ними, кто является разрушителем их исторического подвига и предтечею мазепинства, вносящего рознь и вражду в единую великую семью русского народа. Нет места памятнику хулителю Пречистой Девы Марии в городе, где издревле высится славная обитель печерская. Ее храмовый праздник, день Успения Пресвятыя Богородицы, дерзко поруганного Шевченко, сугубо чтится всем православным людом, во множестве стекающимся из разных мест России в старый Киев, именно к 15 августа. Неужели же необходимо вливать отраву в души многочисленных богомольцев, воздвигая среди вековых религиозных и исторических святынь памятник тому, кто попирал их ногами? Не будет ли это чествование посевом ветра, сулящего бурю, источником вечных насмешек и издевательством для еретиков, сектантов и евреев над святой православной верой и русской государственностью?

Святый апостол увещевает нас "не подавать брату случая к преткновению или соблазну" (Рим. 14, 13). Но чествование богохульного и кощунственного писателя, при участии православного духовенства, несомненно, будет опаснейшим соблазном, чреватым неисчислимыми последствиями. Нельзя в месте святе ставить "соблазн нечестия", нельзя трусливо и малодушно молчать, когда ввергаются в великое искушение сонмы слабых, неосведомленных, неготовых к отпору братий по вере и крови. И я потерял бы всякое уважение к себе самому, если бы заглушил голос своей свободной совести, которая немолчно повелевает мне открыто и гласно протестовать против соблазнительного, легкомысленно принятого одними и тонко задуманного другими празднования столетней годовщины рождения врага главной опоры Святой Руси - христианской веры.

«Мужицкий сын Шевченко не прошел никакого школьного образования, потому что русских училищ на его родине не было, да ему, как крепостному, и не полагалось получать образования. В поисках науки он бродил от дьячка к маляру, пока не попал казачком в лакейскую своего пана, откуда, заметив его художественные способности, отправили его учиться живописи в Варшаву. Это было года за два до польского восстания в ноябре 1831 года, когда Шевченко имел около семнадцати лет. Учителем его был талантливый художник Лампи-младший^.

Польское восстание лишило Шевченко возможности оста­ваться далее в Варшаве, и он должен был возвратиться на родину, к своему пану. Но здесь он недолго пробыл, ибо владелец Шевченко Энгельгардт вскоре выслал его продолжать обучение живописи в Петербург. В невской столице Шевченко познакомился случайно с целым кружком земляков, которые оказали решительное влияние на его дальнейшую судьбу. Прежде всего, принял в нем сердечное участие художник И. М. Сошенко. Впоследствии он с горечью вспоминал, как испорчена была натура Шевченко и как трудно было бороться с его порочными наклонностями, чтобы сколько-нибудь направлять его на путь истины. Потом занялся Шевченко скульптор Мартос. Навещая Шевченко, он наткнулся в его комнате на лубяной ящик, беспорядочно заваленный листками бумаги с написанными на них стихами Шевченко на наречии его родины, которым сам Шевченко не придавал никакого значения. Мартос забрал листки на просмотр. Стихи написаны были совершенно безграмотно и представляли страшную смесь цинизма, сальности, безвкусия с благоуханием вдохновения, с наивным лиризмом и свежестью деревенского чувства. Соединение в сельском парне поэтического таланта с художественным привлекло к Шевченко внимание третьего земляка, довольно известного в то время писателя Е. П. Гребенки, и знаменитого художника Карла Брюллова. Через Брюллова Шевченко сделался известным поэту и вместе с тем воспитателю наследника престола В. А. Жуковскому. Последний, при участии императрицы Александры Феодоровны, устроил в 1838 году выкуп Шевченко на волю из крепостной зависимости от владельца его, Энгельгардта. Вместе со свободой Шевченко получил право поступить в Академию художеств… Мартос и Гребенка выбрали из вороха стихов Шевченко те, которые им нравились и удовлетворяли эстетическому чувству, и литературно их обработали. Это собрание подправленных стихов Шевченко вышло в свет в 1841 году под заглавием «Чигиринский кобзарь».

Покровители Шевченко закрывали глаза на его пороки, готовы были все свои дарования подставить под его личность, чтобы только подчеркнуть на его примере весь ужас пережившего свой внутренний смысл крепостного права. Позднее литературную деятельность Шевченко взял под свое попечение П. А. Кулиш, человек хорошо образованный и талантливый, и лучшие произведения Шевченко 1840-х и 1850-х годов были редактированы П. А. Кулишем. По собственному выражению Кулиша, он «дороблював недороблене», то есть отделывал произведения Шевченко так, что они получали вполне приличный литературный вид. Иногда эта отделка доходила до того, что Кулиш прямо писал за Шевченко. Так, например, случилось со знаменитой автобиографией Шевченко…Если сравнить рукопись Шевченко, изданную факсимиле профессором Эварницким, с печатным текстом автобиографии, то оказывается, что все те благородные мысли и чувства, все те за душу хватающие картинки, которые мы находим в автобиографии и которые создали ей громкую известность, при­надлежат перу Кулиша, а не Шевченко. Печатный Шевченко… это почти то же, что Кузьма Прутков в русской литературе, — имя, которым прикрылась группа лиц для достижения желаемого воздействия на общество.

В 1843 году Шевченко получил звание свободного художника… он удовольствовался получением места преподавателя рисования в Киевском университете, отправился в Малороссию и здесь загубил шесть лет зрелой жизни (от 34 до 40 лет) в пьянстве с пирятинскими «мочемордами» Закревскими, с киевским портным Сенгилом и с другими собутыльниками которых нетрудно было найти в тогдашней пьяной Малороссии. Еще в 1870-х годах на Полтавщине и в Киеве ходили целые легенды о пьяных ночных оргиях с участием Шевченко и о том, как он там для потехи опьяневших приятелей распевал, потушивши свет, циничные («срамные») песни своего сочинения. официальным делом…то есть преподаванием рисования в Киевском университете, Шевченко… не удосужился заняться.

В 1848 году Шевченко был арестован за участие в киевском Кирилло-Мефодиевском братстве, отдан в солдаты и служил сначала в Оренбурге, а потом в Закаспийской области. После амнистии 1856 ода он поселился в Нижнем Новгороде, пока не получил разрешения переехать в Петербург, где и водворился до конца жизни (26. 02. 1861 г.) в одной из комнат здания Академии художеств. В одном из примечаний …П.А. Кулиш свидетельствует, что Петербурге в последние годы жизни Шевченко не переставал предаваться лютому пьянству, которое и было главной причиной его преждевременной смерти. Русское образованное общество не знало подлинного Шевченко, пока не были обнародованы его так называемые запрещенные сочинения и различные материалы для его биографии. Приятели и предварительная цензура до неузнаваемости приукрасили его образ. Обнаженный Шевченко был известен лишь немногим, посвященным в тайны его души и быта, как, например, И. М. Сошенко или П. А. Кулишу. Кое-какие запрещенные стихотворения Шевченко («Мария», «Сон», «Кавказ») ходили по Малороссии в списках, но не могли иметь широкого распространения и служили лишь в некоторых кругах удобных орудием для противорелигиозной и революционной пропаганды. Только постепенно выступил наружу звериный лик Шевченко, и все увидели, сколько в этом истинном хаме скопилось ненависти и злобы против Бога… Русского Царя, против какой бы то ни было власти, против всякого общественного или имущественного неравенства, неизбежного в человеческом общежитии.

…Шевченко за глумление в стихах над коронованными особами, за богохульство, кощунство и цинизм определили в солдаты, остальных же разослали по разным городам, чтобы они не могли поддерживать общения между собою, предоставив им право служить в местных присутственных местах; Костомарова, например, выслали в Саратов, а Кулиша — в Тулу. Оба не прервали там своей литературной деятельности: Костомаров обработал историческую монографию «Богдан Хмельницкий», а Кулиш — «Записки о жизни Н. В. Гоголя» и «Записки о Южной Руси» (1856).»

Кн. Волконский