В 1918-1940 гг., за исключением нескольких месяцев в 1929-1930 гг., Бессарабия существовала в условиях режима чрезвычайного положения. Хотя население области составляло лишь 1/6 численности населения «Великой Румынии», Бухаресту приходилось держать в Бессарабии 44% личного состава своего 45-тысячного жандармского корпуса. В области царили террор и произвол, вошедшие в историю как «Бессарабская система». Массовыми расстрелами пленных повстанцев и мирных жителей сопровождались подавление Хотинского, Бендерского, Татарбунарского восстаний, десятков крестьянских выступлений протеста.
Террор был явлением повседневным. «Людей, – отмечал в 1920 г. автор подпольной газеты «Призыв», – арестуют по ночам, со сна, их арестуют на улице, везде. Невольно думается, что принципом, на котором основано государственное устройство Румынии, является страсть к арестам. В разгар этой страсти людей хватают и избивают по всякому случаю. […] Если ранее считалось, что аресты представляют собой редкое явление, то сегодня мнение изменилось радикально: редко найдется человек, который не был бы арестован хотя бы один раз. Никто не гарантирован от издевательств, никто не может сказать, что через пять минут он будет на свободе, поскольку это знают только полиция и сигуранца, которые всемогущи, вездесущи и ничего не боятся». При подавлении восстаний, особенно Хотинского, убийства мирных жителей приобретали массовый характер. Румынские войска расстреливали в захваченных селах всех мужчин, способных носить оружие, особенно молодежь, сжигали села. За первые 15 лет оккупации в Бессарабии были убиты, либо погибли в заключении 80 тыс. чел..
Политику террора осуждали даже в кругах компрадоров, согласных с «объединением» Бессарабии с Румынией. Но «Бессарабская система» представляла собой не просто режим полицейского произвола. Она лишь дополняла экономическую и социальную политику Бухареста, нацеленную на изгнание населения с территории, подлежащей румынизации. В результате аграрной реформы крестьяне Бессарабии лишились двух третей земли, полученной ими в соответствии с ленинским Декретом «О земле» в период революции. 23% бессарабских крестьян стали безземельными. После засухи 1935 г. в Бессарабии, по данным Красного Креста, умерло от голода 182 000 чел. Младенческая смертность достигла по области 50%, а в центральном Лапушнянском (Кишиневском) уезде – даже 63,9%. Для понимания отношения бессарабских крестьян к румынской власти отметим: к лету 1940 г. 68% крестьянских хозяйств были разорены, либо находились на пороге разорения, треть самодеятельного сельского населения, 550 тыс. чел., была безработна.
Экономическая политика Бухареста блокировала хозяйственное развитие области и препятствовала формированию общности ее хозяйственной жизни с жизнью метрополии. Бессарабскую буржуазию Бухарест рассматривал как социального конкурента румынской и помешал ей восстановить экономические позиции, утраченные в 1917г. Помещики Бессарабии, униженные политически и разоренные экономически в дни революции, в ходе румынской аграрной реформы 1922-1924 гг. также были ограблены – им оставили не более 109 гектаров на семью, – либо заменены собственниками-румынами, чуждыми бессарабским крестьянам не только социально, но и этнически. Число помещиков сократилось более чем вдвое – с 1742 в начале 1917 г. до 818 в июне 1940 г. Некоторой консолидации своего экономического положения добилось только состоятельное крестьянство, примерно 2% населения области.
Установление оккупационного режима, экономическая разруха, бесправие и террор породили массовую эмиграцию. Свыше 300 тыс. жителей Бессарабии бежали за Днестр, еще 150 тыс. эмигрировали в Западную Европу, уезжали также в Бразилию, Аргентину, США, Канаду… Поскольку эмиграция способствовала переходу земли в руки элементов, более лояльных к румынской власти, чем большинство крестьянства, и «очищению» Бессарабии от нерумынского населения, Бухарест поощрял эмиграцию, включая нелегальную. С зимы 1925 г. эмиграция резко усилилась. К концу 20-х гг. только в Бразилии трудились и жили в нечеловеческих условиях более 30 тыс. крестьян-бессарабцев. Они обращались к правительству СССР с просьбами разрешить им переселение в Советский Союз. Вследствие эмиграции и высокой смертности численность населения Бессарабии в 1918-1940 гг. сократилась более чем на 10%, с 3,2 до 2,9 млн. чел. С учетом бессарабцев, переселившихся в Румынию, отметил академик А.М. Лазарев, за 22 года оккупации Бессарабию покинули не менее 500 тыс. чел., шестая часть населения области.
Претензии Румынии на обладание Бессарабией были основаны на тезисе о том, что этническое большинство области, молдаване, – суть румыны. Навязывая молдаванам румынское национальное сознание, румынизаторы включили их в понятие «ням ромынеск» («румынский род») и начали именовать румынами. С 1 января 1919 г. они запретили молдаванам использовать традиционную молдавскую кириллическую графику, взяли курс на устранение из употребления лингвонима «лимба молдовеняскэ» («молдавский язык»). Но молдаване обладали собственной культурой и памятью о прошлом, о доревоюционных временах и «свободе» 1917 года. Этнокультурные гонения, наряду с разбоем сборщиков налогов, полицейским произволом и чиновничьим вымогательством также провоцировали вражду к Румынии. Даже зажиточные крестьяне не отрекались от имени молдаван.
Согласно исторической концепции румынизма, вообще не было места в румынском государстве русским, украинцам, болгарам, гагаузам и другим «нерумынам», якобы являвшимся пришельцами на землях «от Днестра до Тиссы». Путь к консолидации Румынского государства правящие круги страны усматривали в ассимиляции национальных меньшинств. В Бессарабии было ликвидировано образование на русском языке, а затем, в 1938 г., под страхом тюремного заключения, запрещено и публичное использования русского языка, закрыты русские газеты. Однако все национальные сообщества стремились сохранить свою этнокультурную идентичность; на русский язык как язык публичного общения в Бессарабии даже в 30-е гг. ориентировались около 1 миллиона жителей, почти 40% населения, русский язык оставался вторым языком молдавской интеллигенции. Политика национальной ассимиляции меньшинств, маргинализации и запрета публичного использования русского и других языков не могла не вызвать протеста.
И, наконец, национальные сообщества Бессарабии (до начала 30-х гг. – включая бессарабских немцев) сохранили геополитическую ориентацию на Россию. Бессарабцы – молдаване, русские, украинцы, евреи, болгары, гагаузы, немцы и другие, – не стали частью румынской политической нации; они представляли собой особую политическую нацию с собственными региональным и политическим сознанием, геополитической ориентацией на Россию, особым «бессарабским» менталитетом, региональной солидарностью и традициями гражданского действия. Прут остался этнокультурным рубежом. На протяжении всех лет румынской оккупации бессарабцы интересовались событиями в СССР, прежде всего туда направлялся поток беглецов из Бессарабии, в Советском Союзе усматривали свой социальный идеал рабочие, большинство крестьянства и левая фракция интеллигенции. Румынской власти была враждебна даже буржуазия, измученная проводимой Бухарестом политикой террора, грабежа, региональной эксплуатации и национальной дискриминации. Россия оставалась для большинства бессарабцев их государством. Воссоединения Бессарабии с Россией они ожидали с надеждой. Их стремления выражало нелегальное, но влиятельное, политическое формирование Бессарабии – областная организация Коммунистической партии Румынии.
Характерной чертой и парадоксом Бессарабского освободительного движения 1918-1940 гг. стало взаимодействие политических формирований, весьма различных по социальной природе и идеологии. Поиски ответа на вопрос о причинах, сделавших такое взаимодействие возможным, о том, какая идеология противостояла государственной идеологии оккупирующего государства, вынуждают предположить наличие у них общих задач, а у населения Бессарабии – массового политического регионального сознания. Предпосылки возникновения такого сознания, – корректные межнациональные отношения, сплоченность молдаван, славян и гагаузов на почве православия, лояльность всех национальных сообществ Бессарабии Российскому государству, – сложились еще в ХIХ в.
Судя по публикациям бессарабской прессы, выпуску газет «Бессарабец», «Басарабия», «Бессарабская жизнь» и других, в названиях которых присутствовало название губернии, деятельности бессарабских депутатов в Государственной Думе, тогда же началось формирование региональной идентичности. Однако решающим фактором осознания бессарабцами себя как особой региональной политической и культурной общности, «бессарабского народа», явилась румынская оккупация области.
После 1918 г. условием формирования интегрирующего регионального сознания стало наличие молдавской идентичности у молдаван – этнического большинства Бессарабии. Прочность молдавского национального сознания, молдавская языковая и культурная специфика (включая фольклор, одежду, традиции питания, архитектуру, ковроделие и т.п.), исторически сложившаяся отчужденность бессарабских молдаван от запрутских братьев, утративших после 1859 г. не только молдавскую государственность, но и культурный суверенитет, допустивших латинизацию молдавской письменности и молдавского языка, искажение обрядов молдавского православия, а главное - стремление молдаван сохранить себя как особый народ, отличный от румынского, сразу поставили их в оппозицию румынской политике культурной гомогенизации и унификации.
Духовному единению бессарабцев способствовала также давняя традиция взаимно комплиментарных молдавско-славянских межнациональных отношений, выработанная развитием в условиях полиэтничного общества, под влиянием гуманистической русской культуры, совместимость менталитета основных национальных групп; двуязычие не только образованного сословия и горожан, но, – после Первой мировой войны, – также широких кругов сельского населения.
Придание в Бессарабии государственного статуса только румынскому языку означало введение новых критериев оценки профессиональных качеств и культурного уровня каждого гражданина. Национальная и региональная дискриминация была узаконена. Любой выходец из «Регата» получил преимущество в праве на труд и социальное продвижение уже потому, что принадлежал к румынской нации. Молдаванам, даже владеющим румынским литературным языком, доступ на государственную службу был затруднен.
Знакомство молдаван с румынами выявило расхождения между двумя народами в языке, культуре, менталитете, даже в антропологическом типе. Молдавские крестьяне, свидетельствовал в начале 20-х гг. запрутский молдаванин писатель Михаил Садовяну, именовали «регацян» цыганами. Пытаясь оправдать враждебность «регацян» к молдаванам, И.Пеливан и О.Гибу утверждали, что воспитанная на русской культуре молдавская интеллигенция вообще «считает румын низшей расой».
Бессарабцев шокировали не только шовинизм функционеров-румын, но и гораздо более низкий, чем в Бессарабии, уровень межэтнической толерантности в румынском обществе в целом.
Мощным фактором, провоцирующим вражду к Румынскому государству, являлось то обстоятельство, что культуры и языки славян, гагаузов, немцев, других национальных сообществ Бессарабии не получили официального признания, подлежали исключению из публичной сферы и подавлению. При всем том положение культур национальных меньшинств было менее угрожающим, чем состояние молдавской культуры, поскольку их интеллигенция, в отличие от интеллигенции молдавской, сохранила концептуальное единство.
Еще более действенным фактором отчуждения между бессарабцами и румынами являлось использование Бухарестом в Бессарабии не применявшейся в других аннексированных Румынией провинциях, пресловутой «Бессарабской системы» управления, представлявшей собой, как показано, режим террора, грабежа и произвола. Одиозность этой системы была очевидна и для подлинных демократов Румынии. «С момента вооруженной оккупации, – отмечал в 1935 г. писатель Скарлат Каллимаки, – и до сегодняшнего дня Бессарабия рассматривается как колония с населением низшей расы, а отсюда и необходимость применения специфических колониальных методов правления». До последних дней оккупации румынская полиция применяла истязания и пытки.
Террористический характер румынской политики в Бессарабии был обусловлен не только государственной идеологией Румынии, но и ее преступными целями и задачами, противоречащими обязательствам, принятым на себя Румынией перед мировым сообществом, и декларациям ее правителей. Навязывание населению идеологии румынизма, отрицание бессарабских культурных традиций и ценностей каждого из этносов Бессарабии, также было закономерно как продолжение политики конструирования румынской нации «сверху». Национальная политика оккупантов была направлена не только против национальных меньшинств, но и против культурной самобытности этнического большинства – молдаван.
С аннексией области Румынским государством все социальные группы и национальные сообщества Бессарабии связывали снижение своего социального статуса, утрату гражданских свобод, оскорбления национального достоинства. Рабочий класс и большинство крестьянства не могли простить оккупантам потерю гражданских свобод и земли, полученной в год революции. Разорение бессарабской буржуазии и ее оппозиционность румынской власти ослабили в Бессарабии социальный антагонизм революционных времен. Этнополитические чистки среди служащих, замена помещиков-молдаван, русских, поляков и других помещиками-румынами в ходе аграрной реформы 1920-1923 гг. были осознаны общественностью как курс на устранение бессарабской элиты. Имущие слои также были недовольны утратой позиций в экономике и обществе, политикой румынизации. Унижение от сознания, что отныне общественное положение человека определяется по рождению, его принадлежностью к дискриминируемому региональному сообществу и национальному меньшинству, порождало в народе, воспитанном на традициях русской культуры, досаду, горечь и ненависть. Наличие общих интересов, сознание общей судьбы побуждало к единению. Формой поиска нравственной опоры в местной традиции, мобилизации внутренних ресурсов на жестокий вызов эпохи стало формирование бессарабского регионального сознания.
Бессарабизм являл собой совокупность представлений бессарабцев о себе и своем месте в мире, политическую традицию, а также форму массового политического и культурного сознания, в которых центральное место занимали интересы полиэтничной общности Бессарабии. В отличие от румынизма, бессарабизм включал уважительное отношение к молдавской национальной самобытности, молдавскому самосознанию, к культурной и лингвистической специфике Бессарабии, к существующему в области молдавско-русскому двуязычию. Суть бессарабизма заключалась в психологической связи между бессарабцами различных национальностей, отграничивающей их от румын. Бессарабизм включал бессарабский патриотизм и бессарабскую региональную солидарность, оппозиционность Румынскому государству и ориентацию на Россию, – традиционную в кругах буржуазии, не приемлющей существующий в СССР общественный строй, и советскую – у рабочих, ремесленников, большинства крестьян. Бессарабизм был направлен на защиту региональных экономических, социальных, национально-культурных, политических интересов населения Бессарабии от внешней силы – Румынского государства.
Одной их духовных основ регионального сознания, источником исторического оптимизма бессарабцев и их уверенности в отношениях с румынами являлась их гордость былой причастностью к величию и мощи Российской империи, знанием русского языка, связью с великой русской культурой. Характерной чертой бессарабизма была защита функционального пространства русского языка не только русскими и украинцами, но и молдаванами, болгарами, гагаузами, их приверженнность русской литературе и искусству. Дореволюционные времена молдаване считали достойной страницей молдавской истории и чем дальше, тем чаще трактовали как Золотой век, «времена чести, изобилия и цивилизации».
Уровень культурной зрелости, достигнутый к моменту оккупации молдавским народом, помешал правящим кругам Румынии внушить молдаванам представление об их биологическом родстве с населением Страны Румынской, об отсутствии у них собственной истории и достойной уважения культуры. Миф о их принадлежности к румынской нации остался для большинства молдаван пропагандистской декларацией, лишенной фактических оснований. Обладая особым, решительно отличавшимся от румынского политическим и духовным опытом, включая школу двух русских революций, бессарабцы по-своему, отличным от «регацян» образом оценивали политические, экономические, культурные реалии Румынии и перспективы дальнейшего развития Бессарабии.
Революция 1917 г. и кратковременное существование молдавской государственности обновили историческую память молдавского народа. По мере осознания неравноправного положения Бессарабии в системе Румынского королевства воспоминания об упразднении румынскими властями Молдавской Демократической Республики приобретали у молдаван все более травмирующий характер. Попытки воссоздания Молдавского государства, предпринятые советскими властями в ходе гражданской войны (май 1919 г.) и татарбунарскими повстанцами (сентябрь 1924 г.), означали признание молдавской государственной идеи как политической реальности.
Идея восстановления молдавской государственности противостояла идеологии румынизма и политической практике унитарной Румынии. В то же время провозглашение на Левобережье Днестра Молдавской автономной республики (12 октября 1924 г.) продемонстрировало совместимость этой идеи с традиционной ориентацией молдаван на Российское государство. В 1918-1940 гг. идея воссоздания Молдавского государства, хотя бы в виде Бессарабской автономии в составе Румынии, утвердилось в идеологии молдавизма. Поддержка этой идеи также немолдавским населением превратила ее в одно из основных требований бессарабского сообщества.
Объединяющей чертой бессарабизма являлся его надэтнический и надклассовый характер. Распространение региональной идеологии в массах было облегчено ее способностью включить в себя комплекс национальных идей, – молдавской, русской, украинской, болгарской, немецкой и других, – а также тем обстоятельством, что суверенитет Бессарабии осмысливался в бессарабизме как свобода бессарабцев от иностранного господства.
Бессарабизм не избежал идеализированного представления о бессарабцах и о прошлом Бессарабии. С конца 20-х гг. начали складываться мифы о национальном движении начала века и о Молдавской республике 1917-1918 гг. Общественное мнение о «регацянах», о которых население судило по румынским чиновникам, жандармам, военным, было суммировано в расхожей фразе: «Румын – это не национальность, а профессия». И все же униженное положение Бессарабии в составе Румынии обусловило ориентацию бессарабизма на поиск оснований для самоутверждения скорее в этнокультурной сущности бессарабской общности, чем в воспоминаниях о величии рухнувшей империи. Культурное превосходство над «регацянами» сублимировалось у бессарабцев как превосходство нравственное.
Таким образом, бессарабизм отражал представление бессарабцев о себе как особой региональной и духовной общности, их уважительное отношение к национальным ценностям каждого из народов Бессарабии, комплиментарные или, во всяком случае, корректные внутрирегиональные межэтнические отношения, неприятие румынской власти. Приверженность молдавской государственной идее не противоречила идее реинтеграции Бессарабии с Россией.
Бессарабизм формировался в обществе, пережившем период крайнего социального антагонизма. Большинство бессарабцев полагало, что воссоединение края с Россией будет обеспечено торжеством революции. В состав Красной Армии влились участники боев с интервентами и тысячи бессарабских беженцев 1918 г. Директория, созданная хотинскими повстанцами, рассматривала себя как штаб общебессарабского восстания против румынской оккупации, поднятого за воссоединение области с Россией, «орган высшей власти на освобожденной территории» Бессарабии. «Директория, – отмечено в «Приказе №2 Бессарабской Директории» от 10(23) января 1919 г., – начав великое дело освобождения родной Бессарабии от тяжелого ига румынского правительства…». Продолжая и после поражения восстания борьбу за освобождение Бессарабии, его участники составили ударные части Красной Армии.
В годы гражданской войны молдаванин С.Г. Лазо, выходец из дворян, командовал красным Забайкальским фронтом, а затем возглавлял партизан, сражавшихся с японскими интервентами на Дальнем Востоке. Молдаванин М.В. Фрунзе руководил разгромом белых армий на Урале и в Крыму, установлением Советской власти в Средней Азии, а подполковник русской армии М.В. Молкочан (Малкочану) командовал фронтом, а затем Армянской Красной Армией. Еще один молдаванин, летчик И.К. Спатарел, командовал красной авиацией, а уроженец Бессарабии контр-адмирал А.В. Немитц – красным Черноморским флотом и всеми морскими силами Советской Республики. Уроженцы Бессарабии И.Ф. Федько, И.Э. Якир, Г.И. Котовский командовали соединениями Красной Армии.
Имущие слои населения залог освобождения Бессарабии от румынской оккупации усматривали в восстановлении единой и неделимой России. Бессарабский депутат Государственной Думы В.М. Пуришкевич организовал один из первых антисоветских заговоров; он же и другой бессарабец, журналист М.Н. Бялковский, один из руководителей «Освага», пропагандистского ведомства правительства А.И. Деникина, выступили идеологами российского государственно-охранительного движения на Юге России. Молдаванин А.А. Червен-Водали стал министром внутренних дел в правительстве России, сформированном в Сибири адмиралом А.В. Колчаком. Глава старинного рода молдавских бояр бывший депутат Государственной думы А.Н. Крупенский возглавил в Кишиневе организацию сопротивления буржуазных кругов – «Комитет спасения Бессарабии», и во время Парижской мирной конференции (1919г.) чинил препятствия закреплению Бессарабии в составе Румынии. Его брат В.Н. Крупенский, посол Временного правительства в Японии, способствовал формированию правительства А.В. Колчака, а третий из братьев, бывший депутат Государственной думы П.Н. Крупенский, возглавил русских монархистов в эмиграции. Трое членов рода Крупенских, трое братьев Туркул, трое офицеров - потомков молдавских бояр Семиградовых (Шаптесате), более трехсот других офицеров-бессарабцев, преимущественно молдаван, сражались в рядах белых армий, особенно в составе Дроздовской дивизии, которой командовал генерал А.В. Туркул, уроженец Тирасполя. Вероятно, не без влияния бессарабцев, боровшихся по обе стороны баррикад, ни красные, ни белые не признали аннексию Бессарабии Румынией.
Одно из достоинств бессарабизма заключалось в том, что он создавал почву для сотрудничества политически разнородных сил и увязывал национально-государственные чаяния этнического большинства, молдаван, и интересы немолдавского населения, гармонизируя их. Бессарабизм представлял собой также форму преодоления социально-классового раскола на основе сотрудничества в борьбе за достижение общих патриотических целей. Бывшие белогвардейцы не сошлись с коммунистами в оценке существующего в СССР политического строя, но по более актуальному в условиях оккупации вопросу - об отношении к румынской политике в Бессарабии фундаментальных расхождений у них не было.
С бессарабизмом оказалась совместима и коммунистическая идеология. Ее влияние определялось не только привлекательностью социальных лозунгов коммунистов, но и решительным неприятием бессарабской коммунистической организацией режима румынской оккупации, ориентацией коммунистов на воссоединение области с Россией/СССР. Симпатии к проводимой в СССР социальной политике, во многом идеализируемой, усиливали поддержку пророссийского ирредентизма рабочими и большинством крестьянства. Идеи бессарабизма разделяли и столь разнородные общественные формирования как упомянутый буржуазный «Комитет спасения Бессарабии», Бессарабская монархическая организация генерала Евгения Леонтовича, Союз православных христиан, руководимый адвокатом Алексеем Опрей, этнокультурные организации русских, немцев. Бессарабизм открывал возможности для параллельных действий различных по классовой природе политических сил во имя решения общерегиональных патриотических задач.
Какой же общественный слой определял политический характер бессарабизма? Буржуазия и буржуазно-ориентированная интеллигенция выражали его в осторожной форме молдавского культурного регионализма. Но его эффективность как средства политической мобилизации народа оказалась наиболее очевидна в действиях рабочих и крестьян, у которых бессарабское региональное сознание сочеталось с симпатиями к лозунгам большевиков и к России. Социально обусловленные опасения имущих слоев по вопросу о воссоединении Бессарабии с СССР не исключали поддержки ими других требований бессарабизма.
Бессарабское региональное сознание стало действенной формой групповой идентификации. Оставаясь молдаванами или русскими, гагаузами или болгарами, сознание своей принадлежности к бессарабской общности жители Бессарабии сохраняли и эмигрируя в Румынию, в СССР либо в другие страны. Огромная, учитывая численность населения края (3,2 млн. чел. в 1918 г., 2,9 млн. чел. – в 1930 г.) бессарабская эмиграция, более полумиллиона человек, (более 300 тыс. в СССР, 150 тыс. в странах Западной Европы, более 30 тыс. в Бразилии и т.д.), политически и социально неоднородная, была едина в своем неприятии румынской оккупации Бессарабии, всей политики Румынии в крае. В СССР и ряде стран Западной Европы бессарабские эмигранты создали сеть обществ бессарабцев.
Степень радикализма сторонников бессарабизма определялась в основном их социальным статусом. Промежуточные круги требовали социальных, лингвистических и этнокультурных прав, административной автономии Бессарабии в составе Румынии, но большинство бессарабцев, – особенно рабочие и крестьяне-бедняки и середняки, – стояло за воссоединение края с Россией/ СССР. Таким образом, бессарабизм был структурирован по степени радикализма, а не по программным задачам: все приверженцы этой идеологии отвергали румынский национально-государственный проект и придерживались геополитической ориентации на Россию.
Анализ бессарабизма в его основных проявлениях наводит на парадоксальную мысль: в сущности, он представлял собой не идеологию, основанную на вере, а объективную картину бессарабской действительности времен оккупации. Не получив за исторически краткий срок своей актуальности традиционного оформления в виде учения, бессарабизм пропагандировался едва ли не всей печатью Бессарабии и, находя повседневное подтверждение в действительности, стал у бессарабцев общепринятой формой массового сознания.
Создав идеологическую основу для взаимодействия политически самых разнородных формирований бессарабской оппозиции, региональная идентичность проявила себя как могучее средство общественной мобилизации. В принципе румынская политика должна была спровоцировать в Бессарабии распространение антирумынского шовинизма – как произошло в Трансильвании, почти одновременно с Бессарабией включенной в состав Румынского государства. Однако в Бессарабии проповедь шовинистической ненависти к другим народам, включая титульную нацию оккупирующего государства, была несовместима с национально-интегрирующей функцией бессарабизма. Исходя из необходимости взаимодействия с левыми силами Румынии, проявлениям национализма противодействовали бессарабские коммунисты. Эволюция межнациональных отношений по трансильванскому сценарию была в Бессарабии блокирована. Это обстоятельство не изменило ориентации бессарабцев на воссоединение Бессарабии с Россией и усилило их сплоченность в противостоянии Румынскому государству.
Бессарабизм стал общепринятой идеологией Бессарабского освободительного движения. Бессарабская общность нашла впечатляющее воплощение своей самостоятельности:
– в вооруженной борьбе против румынской интервенции в начале 1918 г., в Хотинском, Бендерском, Татарбунарском восстаниях, в партизанских действиях и актах активного сопротивления крестьянства румынским войскам и администрации в первые годы оккупации;
– в массовом рабочем движении, в открытых выступлениях политического протеста, в деятельности подпольных (коммунистических, эсеровских, крестьянских и иных) и полулегальных (монархических, национально-патриотических) организаций;
– в этнокультурном сопротивлении молдаван и национальных меньшинств; в движении молдавских регионалистов;
– в защите традиций Молдавской православной церкви, особенно богослужения по старому стилю.
Бессарабское сопротивление было полиэтничным. К бессарабскому освободительному движению были причастны все классы бессарабского общества. В восстаниях, особенно в Хотинском, начатом отрядом молдавских партизан под командой Георгия Барбуцы, участвовали не только рабочие и сельские бедняки, но и зажиточные крестьяне, офицеры-выходцы из буржуазии. Организации, оппозиционные Румынии, создавали рабочие и крестьяне, земские деятели и учителя, служители церкви, журналисты, студенты. Часть молдавской интеллигенции, не признавшая культурного поражения, выступала в защиту молдавской истории и молдавской культурной традиции, выявляла и пропагандировала молдавские и общебессарабские традиции. Русские и болгары, украинцы, немцы, поляки отстаивали культурные институты своей национальной самобытности – школу, церковь, прессу, театр, – боролись за сохранение за русским языком его функции публичного языка.
Часть бессарабцев оставалась враждебна большевикам потому, что именно на них возлагала вину за «смуту» 1917 г., создавшую условия для захвата Бессарабии румынскими войсками, за церковные гонения. Правящую партию СССР они обвиняли в неспособности изгнать оккупантов. Но молдавские патриоты и даже молдавские националисты видели в России опору молдавской самобытности. Поэтому их вражда к СССР не распространялась на русский народ. Зато их приверженность румынизму оставалась ситуативной и декларативной, проявлением «бессарабской хитрости». Против проводимой Бухарестом в Бессарабии политики террора, национальной дискриминации и подавления национальных культур протестовали даже люди, запятнанные участием в оформлении акта аннексии Молдавской Республики в 1918 г. Защищая позиции русского языка, десятки молдаван, в том числе бывшие деятели Молдавской Демократической Республики Пантелеймон Ерхан, Даниил Чугуряну, Василий Чижевский, Василий Цанцу и другие играли главные роли в выпуске русских газет.
О немцах в исторической литературе имеются упоминания как о единственной национальной группе Бессарабии, в 1918 г. принявшей «присоединение» Бессарабии к Румынии. В 1924 г. немцы выступили против повстанцев Татарбунар. Но одним из повстанческих отрядов командовал Ф.Балц, вероятно, немец. Те же немцы, отстаивая право обучать детей на немецком языке, пытались создать на юге Бессарабии нечто вроде национально-культурной автономии, разрабатывали планы массового переселения в Канаду. Бессарабский немец Владимир Карлович Шмидт, градоначальник Кишинева, стал одним из лидеров патриотического «Союза спасения Бессарабии», комиссар бригады Красной Армии С.С. Бантке – деятелем Бессарабского коммунистического подполья, журналист Генрих Блок редактировал газеты, выходившие в Кишиневе на русском языке и защищал право бессарабцев обучать на этом языке детей, немцы Гамер и Шумахер, баронесса Гейкинг в пору гонений на все русское возглавляли в Кишиневе русские школы. До 1933 г. бессарабские немцы, в общем, продолжали ориентироваться на Россию.
Имелась ли у оккупантов в Бессарабии социальная опора? Они пытались создать таковую. Единственным классом, достигшим в 1918-1940 гг. некоторой стабилизации своего положения, было зажиточное крестьянство (2% населения). Но даже кулачество, политически связанное с румынской властью, не спешило отрекаться от принадлежности к роду молдаван. Колеблющаяся в своей национальной самоидентификации прослойка интеллигенции 30-х гг., «поколение на перепутье», не обрела в бессарабском обществе морального авторитета. Закрепить Бессарабию в составе Румынии ее правящие круги рассчитывали путем колонизации провинции. Уже к 1930 г. в Бессарабии были размещены 80 тыс. румынских колонистов. Они составили в крае основную социальную и этническую базу фашистских формирований.
Ответом на оккупацию Бессарабии стал Бессарабский фронт сопротивления. Население Бессарабии не стало частью румынской нации. Отчуждение между ними и «регацянами» так и не было преодолено. Выражая, но и утверждая общественное сознание, бессарабская пресса и в конце 30-х гг. продолжала писать о Румынии как об иностранном государстве, в центре ее внимания оставались бессарабские нужды и события в России. Понятие «бессарабский народ» выражало суть бессарабского национально-регионального сознания. 2 августа 1940 г. с трибуны Верховного Совета СССР участница делегации трудящихся Бессарабии учительница из Оргеева молдаванка З.А. Крэчунеску заявила, что она выступает «от имени бессарабского народа».
Существование приемлемой для большинства бессарабцев общественно важной цели – избавления от власти Румынии и воссоединения Бессарабии с Россией, – сплачивало бессарабское общество, объединяло его в борьбе против политики официального Бухареста. Эта борьба приобретала самые разнообразные формы, включая вооруженные восстания, партизанские действия, подпольную борьбу, рабочее и крестьянское движение, морально-политическое, этнокультурное и духовное сопротивление.
: Шорников Петр Политсовет.org
[Дорогой читатель! Посмотри на нашу крымскую действительность…то наезды чинуш из Галиции, то Макеевки…то прокуроры из татар, которые, мягко говоря, не совсем любят русских…тебе не кажется, что-то очень похожее….Ред.]
