Разделённые государства и их судьба

(Продолжение.)

Итак, мы видим, что наши защитники «территориальной целостности страны» не слишком-то заботятся о территории как таковой. Даже если половина русской земли станет непригодной для жизни, но внешние границы останутся неизменными, они будут считать, что всё в порядке. Главное – границы, а что там внутри – «это наше внутреннее дело».

 

Впрочем, как я уже сказал, и к перекройке этих самых границ они относятся не то чтобы восторженно, но довольно спокойно. С одним условием: чтобы территории отходили другому государству, желательно сильному и авторитарному. Если так – тогда не жалко ни острова, ни косы, ни прочих мелочей. В конце концов, землицы у нас мнооогонько, чего ж не поделиться.

Эта святая уверенность, что уж чего-чего, а землицы у нас мноооогонько, является оборотной стороной «территориального мифа». О ней мы ещё поговорим, а пока вернёмся к вопросу о целостности.

Если внимательно послушать и почитать речи наших защитников территориальной целостности, то выясняется, что они боятся не уменьшения наших земель, внутреннего или даже внешнего, а РАСКОЛА СТРАНЫ. То есть – появления на «наших землях» ДРУГОГО ГОСУДАРСТВА. Населённого людьми, которые когда-то были российскими гражданами, но переставшими ими быть.

Однако, если речь идёт именно об этом, то раскол страны у нас уже типа состоялся и бояться его уже как бы поздно. Причём не первый раскол. При большевиках Россия потеряла Польшу и Финляндию, после большевиков – всё остальное, за что столько боролась и на что положила столько сил. Россия окружена государствами, которые когда-то были её частью, и, соответственно, «бывшими нашими народами». Которые теперь от этой самой России только плюются и знать её, проклятую, не желают. Чего уж теперь-то блажить про целостность?

На это можно ответить следующее. Ну да, распад Российской Империи и потом Советского Союза – великие геополитические катастрофы. Но Россия хотя бы сохранила ядро: земли, населённые русскими. Пусть не все – поскольку русские теперь стали крупнейшим разделённым народом, и многие территории, русские даже по крови, теперь за кордоном, Но всё-таки большая часть русских осталась в России. И надо держаться за территориальную целостность государства руками, ногами и зубами, чтобы предотвратить раскол именно русской общности. Ибо если русский народ разделится на разные государства – это будет окончательная гибель всему и вся. На русской истории можно будет ставить крест.

Так ли это? Давайте посмотрим на пример государств, которые и в самом деле были (или даже остаются) расколотыми. В самом прямом смысле – когда государство, населённое одним народом, разделено на несколько частей, и ни у кого нет никаких сомнений в том, что это именно части единого целого. То есть когда раскол вызван чисто политическими причинами, а не, скажем, этническими, языковыми или религиозными.

Классический пример расколотого государства – Китай. Это государство в течении долгого времени было разделено на несколько частей. Во-первых, существует Тайвань, точнее, Китайская Республика, в 1949 году отделившаяся от Китая[1]. Китай время от времени угрожающе смотрит в его сторону, но остров защищают американцы. Во-вторых, в течении значительного времени на территории Китая существовала британская колония Гонконг, которая сейчас формально воссоединена с Китаем, но имеет очень значительную степень автономии. Вот вам пожалуйста, расколотая страна.

Понятное дело, центральное китайское правительство отнюдь не в восторге от того, что оно не контролирует часть своей территории. Тема воссоединения Гонконга и Тайваня с «большим Китаем» никогда не снималась с повестки дня. Гонконг даже и вернули. Скорее всего, и Тайвань когда-нибудь вернут.

Однако в период, когда материковый Китай жил под властью коммунистов – то есть впроголодь – Тайвань и Гонконг совершили прорыв в будущее, построив у себя процветающую современную экономику. При этом Тайвань умудрился не только разбогатеть, но и осуществить переход от гоминьдановской диктатуры к умеренной демократии, избежав социальных потрясений. Постепенно разрешалось участие в выборах негоминьдановцев, в 1986 году появилась вторая партия. В 1996 году были введены прямые президентские выборы, а в 2000 – на выборах победил кандидат от оппозиции.

Теперь зададимся вопросом: как повлияло существование Тайваня на общекитайскую ситуацию?

Очень долго«весь цивилизованный мир» считал китайцев народом-неудачником, историческим лузером. Так считали и сами китайцы. Получившие европейское образование потомки мандаринов смотрели на своих соплеменников с жалостью и презрением: они видели свой народ дряхлым, вырождающимся, слабым и никчёмным, прозябающим под гнётом иноплеменников и ищущим утешения исключительно в трубке с опиумом… Дальше последовал период смуты, уничтоживший остатки китайской государственности. А коммунистическая власть должна была бы окончательно убить всякую надежду на то, что китайцы способны жить по-человечески. Умные головы кивали бы: что ж поделать, пять тысяч лет авторитаризма и загнивания – это уже в генах сидит, да-да-да.

Но - существовал Тайвань. Существовал Гонконг. Существовал Сингапур, по сути китайский. Великие Азиатские Тигры, которые вместе с Южной Кореей, тоже разделённой страной, доказали миру, что узкоглазые МОГУТ. Страны, ставшие локомотивами мирового экономического прогресса, а теперь уже и прогресса как такового. Это знали все – как западные капиталисты, жадные до прибыли, так и китайские коммунистические руководители, которые морочили ширнармассы пропагандой, но себя-то не обманывали.

Сейчас многие думают: почему коммунистический Китай так легко вышел из страшного тупика, в котором он оказался при Мао, и сумел провести свои знаменитые реформы? Между тем, ответ на это животрепещущий вопрос имеет самое прямое отношение к нашей теме.

Во-первых, Китай имел перед собой ОБРАЗЕЦ, даже несколько образцов успешного капиталистического развития. Было у кого учиться, с кого брать пример, кому подражать и с на чьих ошибках учиться. Более того, один из этих образцов – Гонконг – вошёл в состав Китая, сохранив при этом свои порядки, и, по сути, оставшись образцово-показательным капиталистическим государством. Реформы Дэн Cяо-Пина откровенно копировали то, что делали «тигры».

Важно было и то, что этот образец был убедителен для всех. Реформаторы сумели выиграть внутрипартийную борьбу, потому что у и противников не было того убийственного аргумента, который всегда слышат, скажем, российские реформаторы: «западный опыт нам не подходит, народ у нас не тот». Абсолютно все знали, что тот самый народ уже построил великолепно функционирующую современную экономику западного типа.

Наконец, западные «большие люди» (в том числе те, которые принимали решение о налаживании отношений с Китаем и превращении его в полноценного партнёра Запада) точно знали, что на китайцев можно положиться. Это не негры, которые не сумели построить ни одного процветающего африканского государства. Китайцы – лошадь, на которую можно ставить.

В результате реформ Китай стал гипердержавой, которой боится и которой завидует весь мир. И, что характерно – величие Китая было достигнуто не ценой благосостояния китайского народа. Китайские руководители не держат китайцев в искусственной нищете. И хотя большинство китайцев живёт небогато и сами это осознают[2], но тем не менее по потреблению товаров класса люкс современный Китай уступает только США и Японии. А счастливые жители Шанхая, который полвека назад мечтали о лишней плошке риса, теперь считают мясо едой бедняков.

Наши отечественные мечтатели о «великих империях» и «грандиозных свершениях» должны молиться на Китай как на образец сверх-супер-гиперуспешного Большого Проекта. И при этом не забывать, что китайский триумф связан, среди всего прочего, и с тем фактом, что Китай был и остаётся разделённой страной[3].

На это мне могут возразить: пример с Китаем слишком специфичен. Возьмите нормальную страну, а не этих узкоглазых. Вот, скажем, Германия: страна, всю свою историю страдавшая именно от раздробленности. Пока великие державы укреплялись и наливались силой, немцы прозябали в мелких княжествах и курфюршествах, неспособные к великим делам и побиваемые всеми, кому не лень. Впрочем, по большей части они воевали друг с другом. Лишь Брандербургско-Прусское государство, сентиментальный любитель муштры Фридрих Второй, ну и Бисмарк, который железом и кровью связал немецкие земли, решили эту проблему. И, что характерно, в ту эпоху никто, решительно никто из честных и вменяемых немцев не говорил, что раздробленность немецких земель – благо… Впрочем, это было давно и неправда. Хорошо, посмотрим на новейший раздел Германии, которую всё в том же «распилочном» сорок девятом году тоже разделили на две части. Принесло ли хоть какую-то пользу немецкому народу почти полувековое существование ГДР? Что такого замечательного получили немцы от этого эксперимента, кроме загубленных жизней, нереализованных планов, а теперь ещё и непомерных расходов, бремя которых несёт объединившееся немецкое государство?

Что ж, отличный пример, давайте его разберём.

Как известно, раскол Германии произошёл не по внутренним причинам, а по внешним. Попросту – немцы проиграли войну и победители оккупировали всю территорию Германии. Правда, победители быстро перессорились и в результате каждый откусил себе тот кусок, который смог уцепить.

Но стоит напомнить, что и англо-американский блок, и СССР были поначалу настроены к поверженному Рейху самым недоброжелательным образом. Что, мягко говоря, неудивительно: немцы развязали чудовищную войну, оставив после себя горы трупов и развалины. Желание расправиться с агрессивной бестией раз и навсегда, раздавить гадину, было вполне понятным. Строились и соответствующие планы. Благо, реализовать их ничего не стоило: страна лежала в руинах, в буквальном смысле слова: двадцать процентов жилого фонда в Западной Германии было разрушено, ещё двадцать – приведено в негодность[4]. От довоенного промышленного производства осталась треть, от транспорта – половина, а сельское хозяйство было отброшено на тридцать лет назад. Производство было устаревшим и нерентабельным[5]. Каждый второй немец был безработным, зато по всей Германии бродили толпы беженцев – страна лишилась четверти территории, и лишние люди не знали, куда себя деть. Деньги не имели цены: все немецкие банки были закрыты, немецкие счета за рубежом ликвидированы. На чёрном рынке расплачивались кофе и сигаретами, а немецкие девушки отдавались американцам за пару чулок. В общем, достаточно было бы законсервировать такое положение дел, не дав немцам провести эффективные экономические реформы, чтобы о Германии можно было забыть надолго. Что и ожидалось: западные специалисты прогнозировали (читай – планировали), что Германия восстановит довоенный уровень не раньше чем через тридцать-сорок лет, а, возможно, и позже.

Однако «холодная война» и раздел Германии резко изменил ситуацию. И западный, и восточный блок боялись, что, если доставшаяся им часть немецкой земли и немецкого народа будет лежать в руинах, а за забором наступит процветание, то немцы восстанут. Больше, правда, боялся Запад – поскольку коммунизм казался опасным и успешным врагом, захватившим пол-Европы. «Левые» настроения в Западной Германии были очень сильны. Поэтому союзники уже в 1948 году дали отмашку на проведение успешных рыночных реформ и накачали Германию деньгами, необходимыми для восстановления хозяйства. За двенадцать лет полностью разрушенная страна поднялась и вышла в лидеры мировой экономики.

Сейчас все восторгаются гением Экхардта и Мак-Армака, вытащивших немецкую экономику за волосы из болота. Однако не следует забывать, что и приход к власти кабинета Аденауэра, и его политика зависели от оккупационной администрации. Если бы не страх перед «левым поворотом», то, скорее всего, Экхардту не удалось бы сделать очень многого (например, снятия налогового бремени, установленного именно оккупационной администрацией в целях сдерживания немецкой экономики). С другой стороны, всё та же угроза «левого поворота» уберегла немецких реформаторов от «пиночетовщины-гайдаровщины», то есть от демонстративного пренебрежения социальными требованиями в угоду экономической эффективности. Немцам пришлось совершить невозможное – строить рыночную экономику одновременно с социальным государством, а не вместо его.

А что получила ГДР? Да, разумеется, по сравнению со своей западной сестрой, ФРГ, «первое в мире немецкое государство рабочих и крестьян» жило небогато. Но советская власть боялась бесчинствовать на немецкой земле, так как ГДР считалась «витриной социализма». Именно потому, что рядом была ФРГ, что у большинства немцев были родственники по ту сторону границы, что сравнение обоих немецких государств происходило постоянно. В результате в ГДР не было коллективизации, армия была устроена так, что выходные солдаты проводили дома в семье, люди жили в собственных домах, улицы были покрыты плиткой и обсажены розовыми кустами, и на них царила чистота, невиданная в Советском Союзе[6], а уровень безопасности жизни был, возможно, одним из самых высоких в мире[7].

Зададимся вопросом: какова была бы судьба немецкого народа, если бы вся Германия досталась Западному или Восточному блоку? С большой долей вероятности можно предположить, что она была бы куда менее завидной, причём в обоих вариантах. Ситуация «соревнования витрин» оказалась чрезвычайно выгодной для немецкого народа.

Впрочем, у немцев в этом отношении имеется немалый опыт. Стоит напомнить, что великая немецкая культура возникла как культура «расколотой нации».

Как известно, рядом с Германией находится Австрия – государство, которое при желании можно рассматривать как недовоссоединённую часть Германии. Её таковой и считали аж со времён Дойчебунда: австрийцам предлагали интегрироваться в новую Германию, но без ненемецких земель и народов, что оказалось для австрийских империалистов неприемлемым. Впоследствии Австрия и Германия всегда стремились объединиться или хотя бы поддержать друг друга – например, в рамках Двойственного союза, и потом, через череду союзов и соглашений, к союзничеству во времена Великой Войны. Австрию и Германию растаскивала вся остальная Европа, буквально вцепившись зубами в фалды дипломатических фраков[8]. Неудивительно, что тема присоединения Австрии оказалась козырной для Гитлера[9].

Но германо-австрийское сыграло огромную роль в истории мировой культуры. Например, два величайших композитора всех времён и народов – это Моцарт и Бетховен. Вместе с Гайдном они входят в «первую тройку» Венской классической школы, которая, по сути, и создала классическую музыку как таковую. Что характерно – и Моцарт, и Бетховен родились в германских государствах, Моцарт – в Зальцбурге[10], Бетховен – в Бонне. Несмотря на австрийский полицейский режим, блестящий венский двор оказался более подходящим местом для расцвета двух величайших гениев, чем двор прусского короля.

Впрочем, немцы – сложный народ, к тому же от нас далековатый. Можно ли привести примеры разделённых государств поближе к нам, к нашей истории и нашим границам?

Да, можно. Посмотрим на бывшие советские республики. Среди них выделяются две страны, которые могут похвастаться как экономическими успехами, так и впечатляющим прогрессом в деле госстроительства. Это Грузия, знаменитая своими реформами, и Азербайджан, лидер СНГ по темпам экономического роста. По странной прихоти судьбы, обе эти страны считают себя разделёнными. Я говорю «считают», поскольку, в отличие от «химически чистого» китайского или немецкого случая, здесь вступает в силу этнический фактор. Тем не менее, именно факт разделённости стран сыграл известную роль в успехе обоих государств. Так, Саакашвили, возродивший Грузию буквально из ничего, пришёл к власти, в том числе, на волне общегрузинского стремления вернуть потерянные земли. В этом он пока не преуспел (если не считать возвращения Аджарии), но результаты его реформ буквально потрясли мир и перевернули все представления о Грузии и грузинах… Что касается Азербайджана, управляемого семейством Алиевых, то необходимость поддерживать государство в дееспособном (читай – боеспособном) состоянии предохранило её от «туркменизации», в ином случае вполне вероятной.

Дочитав до этого места, даже самый благожелательный читатель будет вправе сердито воскликнуть: ну, Крылов, ты и заврался, совсем за дураков нас держишь! Ты нам пытаешься вкрутить такую идейку – стоит разрезать страну напополам, и на одной из её частей обязательно случится процветание. Ага, щаз. Уже с Грузией и Азербайджаном ты натянул фактуру на концепцию, как резинку на хрен – лопается, лопается резинка твоя. И при этом ты ещё делаешь вид, что забыл про самую разделённую из всех разделённых постсоветских стран, про злополучных румын, поколотых и так и этак. Много ли счастья обрели румыны?

И читатель будет прав. Третье разделённое государство на территории СНГ, Молдова, если чем и прославилась, так это невероятными масштабами трудовой миграции, а также тем фактом, что в 2008 году Международный банк признал её беднейшей страной Европы. Отделившееся Приднестровье тоже, мягко говоря, не шикует. А Румыния, с большим основанием претендующая на Молдову как на свою законную территорию, населённую тем же самым народом – ныне беднейшая страна Евросоюза, где половина населения живёт на грани бедности. В общем, все мучаются.

Что ж, так оно и есть. Но я и не собирался отстаивать ту точку зрения, что любой раздел любой страны в любой исторической ситуации непременно приведёт к расцвету. Это, конечно же, чушь собачья. Разделение единой страны – это всегда её ослабление, причём не «вдвое», а на порядок. И, разумеется, национальная травма, которая изживается долго и мучительно. Так что страдания румынского народа – типичны, а китайский или корейский успехи – нетипичны и нуждается в объяснении.

Для того, чтобы раскол страны принёс стране и народу какую-то пользу, необходимо, чтобы страна, от которой откололся кусок, сама находилась в сложном положении. Если называть вещи своими именами – в положении, когда её естественное развитие ИСКУССТВЕННО СДЕРЖИВАЕТСЯ. Например, в Китае того времени установился малоприятный режим, который мы называем «китайским коммунизмом» или «маоизмом», когда народ заставляли то выплавлять чугун в глиняных печах, то убивать воробьёв, то разбивать головы образованным людям. Германия была попросту оккупирована, и выгоды разделения были связаны с тем, что в такой ситуации два хозяина – особенно ненавидящие друг друга - лучше одного. То же самое мы могли бы сказать и про Корею, с той поправкой, что Северу ну очень сильно не повезло[11]. И так далее: любые «позитивные» стороны разделения той или иной страны всегда связаны исключительно с тем обстоятельством, что со страной что-то очень сильно не в порядке. Тогда соображения типа «пусть спасётся хоть кто-нибудь и потом вытащит остальных» становятся и в самом деле осмысленными. И то: гораздо лучше спасаться всем вместе, единой страной, если к тому есть хоть малейшая возможность. Увы, она не всегда имеется в наличии.

Признавая всё это – ибо это очевидные вещи – мы всё же должны признать: в некоторых ситуациях разделение может иметь позитивные стороны. Которые не отменяют негативных (ибо, повторяем, раскол единого народа и единой страны всегда является национальной трагедией), но и не обращать на них внимания тоже глупо. «Не было бы счастья, да несчастье помогло» - такое бывает и в жизни наций. Из чего, конечно, не следует, что нужно звать несчастье на свою голову.

Сделав эти тривиальные, но необходимые пояснения, вернёмся к теме территориальной целостности России. Из каких же соображений её защищают наши патриоты?

(Окончание следует)

Примечания

[1] Если быть совсем точным, Китайская Республика была основана в 1912 году китайской националистической партией Гоминьдан. В 1949 году партия потерпела поражения, её остатки бежали на Тайвань и провозгласили там временное правительство. В течении долгого времени именно Тайвань считался во всём мире «правильным законным Китаем», в частности – место Китая в ООН до 1971 года занимал представитель Тайваня.

[2] Потому и называют своё положение «сяокан», «скромное благополучие», причём и оно не достигнуто повсеместно: очень бедных людей в Китае хватает.

[3] Более того. Проводя реформы, Китай – в целях ускорения экономического развития – стал делать «искусственные Гонконги» на своей территории и проведя внутренние границы. Началось всё со «свободных экономических зон», что естественно. Но сейчас крупные приморские города, - тот же Шанхай - например, для жителей континентального Китая являются, по сути, «заграницей», куда попасть очень непросто. С другой стороны, Китай во внешнем мире всё больше опирается на могущественную китайскую диаспору, а сейчас уже формирует во внешнем мире так называемые «зоны торгово-экономического сотрудничества в зарубежных странах» с преобладающим китайским влиянием. Похоже, китайские власти научились манипулировать юрисдикцией как одним из ресурсов развития.

[4] В советской зоне цифры были значительно меньше, по понятным причинам. Американцы и англичане могли себе позволить вести неограниченную авиавойну и сбросить на Германию два миллиона тонн авиабомб, чтобы сберечь жизни своих солдат.

[5] Настолько, что англичане, имевшие право получить по репарациям ряд немецких предприятий – в том числе «Фольксваген» - предпочли не возиться с устаревшей рухлядью.

[6] Многие объясняли это расовой мистикой – «немцы так любят порядок, что у них всегда чистота, это у них в крови». На самом деле уровень благоустройства определяется уровнем инвестиций в инфраструктуру и их эффективностью. В ГДР этот уровень был самым высоким по соцлагерю.

[7] Вот несколько цитат из воспоминаний человека, заставшего «витрину социализма» в его апогее:

…В далёком 1983-ем немцы жили как в сказке, но были постоянно недовольны своей жизнью, часто ворчали, всё им было не так: пища в столовой невкусная, трамваи ходят редко, автобусы не выдерживают расписания и т.д. Представьте себе, каждый год городское правительство на бюджетные деньги издавало расписание движения городского транспорта, включая пригородный железнодорожный. Оно представляло собой пухленькую книжку удобного формата. У меня с собой в моей сумке всегда была такая книжка и я все три года моего там пребывания носил её с собой. Это было очень удобно, можно было доехать до любого места без задержек и ожиданий, так как весь городской транспорт чётко придерживался распорядка, прописанного в этой книжице. Задержка была не больше, чем на минуту. При этом надо учесть, что транспорт ходил круглосуточно, то есть, даже ночью можно было при необходимости доехать на общественном транспорте в любую точку города. Но интервалы движения ночью были, конечно, очень большие. То есть, сделано всё было прагматично, но очень разумно. На пунктах пересечения трамваи и автобусы ждали транспорт с пересекаемой улицы, так что с пересадками у загостившихся горожан проблем тоже не было. Больше всего меня поразила не забота городских властей о людях, а сам подход к решению жизненных проблем, который был основан именно на том, что если что-то нужно людям, то это должно быть сделано, вплоть до мелочей. Как-то я спросил у одного немца, зачем стоят поручни на небольшом пороге у входа в аптеку? "Иначе пожилым людям было бы неудобно"... последовал ответ. Сказано это было естественно, даже немного надзидательно, приблизительно так, как мы объясняем что-то малым детям. Поэтому я, живущий в условиях "развитого социализма" в Ленинграде, где даже дороги в гололёд не посыпаются песком и страдают от этого именно пожилые люди, почувствовал даже некоторое раздражение. "Ну и что из того, что они пожилые"- думал я - "наши русские старики цепляются и ползут, если хотят выжить". Должен похвалить себя, я очень быстро понял все достоинства такого государства и очень быстро перестал раздражаться на такие тепличные условия. Это произошло ещё и потому, что я сам почуствовал на себе все достоинства такой системы…

…Если вы встретили поздним тёмным вечером на улице такую шумную компанию, то могли спокойно продолжать наслаждаться звёздым небом. Никто бы вас не задел даже словом. Это было одно из "достижений сооциализма" на немецкой земле. Молодые девушки могли спокойно возвращаться поздно вечером домой с дискотеки, и у родителей никогда не возникало вопроса, не опасно ли это? А ведь в Дрездене в то время было очень много иностранных студентов и рабочих, в том числе из Африки или с Ближнего Востока, так как бедные страны расплачивались за продукты оптики и электроники рабочей силой. Но, видимо, общий миролюбивый общественный климат влиял на всех настолько положительно, что даже молодые люди невысокого образовательного уровня вели себя в рамках "восточногерманской" морали. Забегая вперёд, следует сказать, что буквально через месяц после объединения в 1989 году ни одна мать не отпустила бы свою дочь погулять вечером одну. Это стало уже опасно, так как исчез миролюбивый настрой, появилась нервозность, обусловленная неизвестностью будущего. Иностранцы, арабы и вьетнамцы, сразу стали агрессивными. Страну стало не узнать за какие-то пару месяцев.

Разумеется, это очень идеализированное описание. Но стоит заметить: идеализация возможна, когда есть что идеализировать.

[8] Например, одним из принципиальных положений Версальского договора 1919 года Германии было строжайше запрещено идти на какие бы то ни было союзы с Австрией, даже совершенно невинные. Когда немцы заключили с австрийцами таможенный союз, французы и чехи тут же наябедничали в Гаагский международный суд, и тот запретил им и это.

[9] A propos: есть все основания считать пресловутый «фашизм» в самом неприятном его аспекте – империалистическом – наследником не только «пруссачества», но и «австриячества», идейного наследия Остеррайха. Отношение к славянам у Гитлера было именно «австрийским».

Другим источником «антиславянизма» стали остзейские немцы, любимцы царской власти, обласканные ею и поставленные над русскими. Так, Альфред Розенберг, один из самых одиозных нацистских идеологов, руководитель Имперского министерства оккупированных восточных территорий (читай – СССР), родился в Ревеле (Таллине) и учился в Москве. Сама идеология Розенберга – это просто мировоззрение остзейцев, изложенное в письменной форме и приправленное туманными историософскими рассуждениями «для привлечения внимания».

[10] Столице Зальцбургского архиепископства, которое впоследствии стало частью Баварии. Австрийским гордд стал только в 1816 году.

[11] Хотя до определённого момента «германский» вариант работал и в Корее. До начала семидесятых годов уровень жизни в Южной Корее был ниже, чем на Севере. Режим Пак Чжон Хи сумел провести радикальные реформы именно потому, что необходимость что-то противопоставить Северу, казавшемуся грозным и при этом успешным, стала очевидной для всех.

Константин Крылов, АПН