Последние несколько десятилетий сделали очевидными тяжелые изменения произошедшие с Россией в ХХ веке.
Я бы определил эти трагические изменения как утрату, надеюсь всё же не безвозвратную, народом России его жизненной силы, что выражается в первую очередь в потере им способности к расширенному воспроизводству самого себя, а так же к эффективному труду и эффективной войне.
Конечно, это произошло не вдруг. Но чтобы понять почему это произошло, нужно обратиться к истории и попробовать определить, какие мы, и почему это у нас всё не как у людей. У людей на Западе, я имею в виду.

Глава 1.

Из ряда – вон!

Последние несколько десятилетий сделали очевидными тяжелые изменения произошедшие с Россией в ХХ веке.
Я бы определил эти трагические изменения как утрату, надеюсь всё же не безвозвратную, народом России его жизненной силы, что выражается в первую очередь в потере им способности к расширенному воспроизводству самого себя, а так же к эффективному труду и эффективной войне.
Конечно, это произошло не вдруг. Но чтобы понять почему это произошло, нужно обратиться к истории и попробовать определить, какие мы, и почему это у нас всё не как у людей. У людей на Западе, я имею в виду.      

Мы помним себя, не очень, правда, твёрдо, с удельных княжеств древней Руси, потом были великие княжества, ещё позже царство Московское и, наконец, Российская империя.
Одиннадцать с лишком веков.
Эволюция.  От простого к сложному. От малого к огромному. От слабого к могучему.
Но на всех этапах этой эволюции мы представляли собой  вполне жизнеспособный, самодостаточный для своего времени и энергично развивающийся организм.
Люди пахали землю, пасли скот, строили дома и церкви, ковали оружие, рожали и растили детей, достойно содержали государство со всеми его институтами и атрибутами, и церковь, кормили своих помещиков, да ещё и татарам оставалось на дань, отдавали сыновей в дружину князю или в армию царю, а, если надо, вставали на врага всем миром, побеждали, терпели поражения, плакали на могилах и пепелищах, а, утерев слезы, восстанавливали свои города и деревни, всё с куполами да церквами, и всякий раз краше прежнего, снова засевали поля и опять рожали детей. И на судьбу не роптали. Бога не хулили. И милостыни ни у кого не просили.
Каждый город, каждая деревня, и неважно где она, у Белого моря, на реке ли Урал, в центральной России или в Сибири, все они были самодостаточны, ели свой собственный хлеб и честно выполняли свой долг перед Богом и царём, и перед своими потомками.
Слыхом не слыхали о каких-то дотациях, субсидиях от государства на поддержание жизни, да и, услышав, удивились бы до крайности, ибо понимали, что в благоустроенном государстве оно само живёт за счёт мужика, а вовсе не наоборот. Да и вздумай государство осчастливить кого своей поддержкой, то денег взять было совсем неоткуда, ведь ни нефтью, ни газом все первые одиннадцать веков оно не торговало.
Должна была случиться какая то огромная и непременно всеобщая беда, чтобы все люди, веками живущие на этих огромных территориях, все деревни, все города, все губернии, за самыми малыми исключениями, вдруг оказались неспособными прокормить самих себя, что уж тут говорить о государстве, потеряли охоту рожать детей, разучились работать и воевать.
Но ведь не было катастрофического на всю Россию землетрясения, или потопа, или великого оледенения, не повернули реки вспять, не пала на землю звезда Полынь.
Невозможно даже представить, что было бы со всеми нами сейчас, если бы не было что продавать за границу, нефти да газа. Ведь жизнь-то во всей России только благодаря им еще и теплится.
Тот кажущийся несомненным факт, что весьма исторически скоротечная утрата великим, без всякого преувеличения, народом  жизненных сил по времени совпадает с октябрьской революцией, установлением власти большевиков и десятилетиями их правления, подсказывает простое и несомненно имеющее под собой определенные основания решение, что во всём виноваты большевики.
За ними и вправду много чего есть.
Это и революция, и гражданская война, и уничтожение крестьянства вместе с их деревнями, на которых Россия стояла веками как на дубовых сваях, и голодоморы, и чудовищные репрессии всегда против лучшей части народа, за ними и невероятные и до сих пор не исчисленные жертвы в великой отечественной войне, за ними гонения на веру и церковь, тотальное уничтожение духовенства, за ними, в итоге, три подряд физически и нравственно загубленных поколения русских людей.
Конечно, всё это ни одним народом не виданной и ни одному народу, кроме русского, не ведомой  глубины раны.
Но даже такого стечения бед для утраты  жизненной силы великим народом всё равно мало. И само оно, стечение бед, лишь следствие и должно иметь свои причины, не обязательно столь же очевидные.
А, может быть, большевики и вообще не при чем, и всё это проявление какой-то генетической национальной порчи, или следствие не так давно дошедшего до земли неведомого и смертоносного космического излучения, к которому европейцы сумели приспособиться, а у нас таких способностей не оказалось, и остаётся  теперь только безропотно исчезнуть с лица земли.
Некоторые находят даже и подтверждение этим крайне неприятным для русского человека «гипотезам».
Ведь несомненно, что нынешняя Россия и русский народ как бы выпадают вон из ряда государств и народов, как на показ благоденствующих, и только потому, кажется, благоденствующих, что избрали единый для всех для них и единственно верный, так им представляется, образ жизни и исповедуют самые неоспоримые в мире нравственные ценности.
И это при том, что выпадать из этого ряда вон и мы сами вроде не желали бы, о чем не устаём заверять, и чего Европа с Америкой не хотели бы тоже, но эти вряд ли желая нам одного добра. Получается, что вроде и никто не хочет, а мы – всё равно выпадаем.
И даже выпали уже.
И это тоже должно, конечно, иметь объяснение.

 

Глава 2.

Мракобесие как продукт просвещения.

Ф.М.Достоевский устами одного из своих героев сказал, что если в России бунт начинать, то непременно нужно начинать с атеизма. Я бы, к случаю, перефразировал его: если в России бунт ли, революцию начинать(или реформы, что всё равно, только единовременно меньше крови),  то начинать нужно с просвещения. Тем более, что атеизм в России, по мнению её интеллигенции, был обязательной и главной составляющей частью того, что они называли просвещением.
А всё началось у нас, по крайней мере зримо, с царя – преобразователя, будто бы поставившего Россию на дыбы, и даже если это и так, то вряд ли  хорошо однозначно, поскольку он имел дело с вековым  образом жизни, вековым образом веры и живыми людьми, которым вовсе не хотелось жить во вздыбленном государстве и которые этому противились. Очевидно, будет точнее говорить, что не на дыбы он её, Россию, поднял, а вздёрнул на дыбу.
Конечно, я о Петре Великом.
Фигура эта и на взгляд его современников, и потом, даже для царствующих наследников его, для историков, церкви, и тем более для народа, была очень далеко не однозначной. Безоговорочно, неоспоримо Великим, и я бы даже сказал, искусственно  великим, он стал только в тёмное советское время. Но это был уже специальный заказ.
Поскольку меня в данный момент интересует только одна сторона его многогранной и противоречивой деятельности, а именно просветительская, ограничусь только тем, что до этого касается.

Россию, такую, какой она была веками, Петр не любил. Этой любви неоткуда было взяться. Зато, как пишет Н.И. Костомаров в своей «Русской истории в жизнеописаниях её главнейших деятелей», горячая любовь к иноземщине «начала проявляться у восприимчивого Петра ещё с детских лет». Конечно же это пришло от его воспитателей – иноземцев, приставленных к нему с младенчества.
А когда, десяти лет от роду он был посажен на престол, и править государством стала сестра Софья,  всякое воспитание и образование цесаревича было совершено заброшено. Время он проводил «в потехах, окруженный ровесниками, без всяких дельных занятий».( в кавычках – из Н.И.Костомарова.)
К тому же, он был, мягко выражаясь, психически не вполне здоров, и нездоровье это сильно усугубилось тем, что в столь нежном возрасте он стал если и не прямым участником, то свидетелем кровавых сцен в его доме, унижения матери и всех её родных, свидетелем буйства  стрелецкой толпы. Те же события «положили в эту гениальную, гигантскую натуру зародыш жестокости, свирепости.» (в кавычках – из Н.И.Костомарова.)  
Как следствие, к 17-ти его годам, когда Пётр стал полновластным царём, перед нами молодой человек, с неискушенным, слабо развитым умом, едва умеющий писать, но с характером разгульным и своевольным.
В таком вот виде, только несколько подросший, он и попал впервые в Европу. Беглое же, однобокое и какое то лихорадочное знакомство с ней при его дурном воспитании, впечатлительности, малых знаниях  и проблемах со здоровьем, особенно с психическим и нравственным, произвело на него чрезвычайное впечатление. И он стал Россию презирать всей глубиною собственной души. Но Пётр был царь, и царь в России, а в этом много смысла. И с одержимостью, достойной больше доброго дела,  стал её, бедную, преобразовывать в Европу, единственно, кажется, для того, чтобы перед другими государями не стыдно было.
Однако, для проведения задуманных злокачественных реформ недоставало помощников, похожих на него самого недоучек и ненавистников России.
Таких немедленно нашлось. Да и как не найтись. Он посылал и их в Европу, будто бы чтобы научились чему, а в действительности, чтобы укрепились  в презрении к Росси.  Они ездили туда, буянили и пьянствовали, попутно хватали  наспех европейских манер и  идей и, возвратившись в Россию, немедленно включались в искоренение бород, не желая уже понимать, что борода для русского православного человека не просто растительность на лице, а совершенно необходимый и драгоценный элемент, и ещё более того, символ  образа божьего, который он и в себе и на себе носит. Историки и писатели, те, что сами из недоучек, назовут их потом «птенцами гнезда петрова».
С той же целью начал царь – реформатор форсированное и естественным образом не подготовленное просвещение России. Она здоровым инстинктом сопротивлялась.
В его школы учеников набирали силой, в заграничное ученье посылали со слезами, а студентов в академию за полным отсутствием своих приходилось даже выписывать из Германии, вместе с профессорами.
К чести для России нужно сказать, что сопротивлялась она долго, более полутора веков, и при самом  Петра и при его менее активных наследниках, и не без успеха.

Больше восьми веков, от образования России и до Петра, русский народ не знал не только правил европейского хорошего тона но и простой грамоты, а изо всех на свете книг ему была знакома одна лишь Библия, да и то на слух, от батюшек. И это не мешало ему быть истинно  христианским, народом, трудолюбивым, добрым и доверчивым. Он и  помыслить не мог, что живёт неправильно и что ему нужно переучиваться жить.
Французский  историк Маржерет (начало ХV11 в) писал иронически: «невежество русского народа есть мать его благочестия; он не знает ни школ, ни университетов; одни священники наставляют юношество чтению и письму, и этим занимаются немногие».
Напрасная ирония, от французской утонченности. Неграмотность, я уже и не говорю о недостатке образованности и, тем более, о  неумении пользоваться носовым платком, ровным счётом ничего не убавляет в человеке.
Кажется, даже апостолы Христа не отличались образованием и воспитанием.
Невозможно представить, что только по чьему то недоразумению среди десяти ветхозаветных заповедей, данных Богом  через Моисея, в которых определено для человека что должно и не должно ему делать в жизни, нет ни слова об образовании.
И среди девяти «блаженств» Иисуса Христа нет ничего похожего на «Блаженны образованные…». Да и во всей Нагорной проповеди не нашлось об этом ни слова.
Очевидно совершенно, что и во времена Моисея и во времена Христа не видел Господь в образовании ничего для человека существенно полезного. Иначе бы не забыл
Вот не забыл же Ленин, который, избегая излишней аргументации,  соблазнял всю Россию: «Учиться, учиться. И ещё раз учиться.»  И это не случайно
Для того, чтобы человек пошел за ним на задуманное им ужасное дело, надо было посеять и взрастить в нем семя отрицания существования бога и научить его насмехаться над верой и верующими. Сделать это можно было только через образование.

В течение многих тысячелетий «невежи»(грубый, невоспитанный человек – см. словарь Ожегова)) и «невежды»(малообразованный, малосведущий человек – тот же словарь) составляли подавляющую массу любого народа и были становым хребтом любого государств, в том числе, конечно, и русского.
Угроза же государству и народу всегда возникала в сословии «образованном».
И вообще, опыт просвещения говорит, что учить без разбора, всякого попавшегося, нельзя, ибо даже небольшое  знание производит на человеческую натуру сильное  воздействие, прежде всего пробуждая в нем гордыню. А возгордившийся человек  становится к дальнейшему учению неспособен, а своей гордыней и высокомерием опасен.
Точно так же нельзя и бросать обучение, не завершив его и не убедившись, что оно впрок, что ученик смирен перед полученным знанием,  сознаёт глубину разверзающегося  собственного невежества, и потому только  способен учиться дальше.
Но поскольку распознать человека заранее дело непосильное, мудрее всего относиться к просвещению крайне осторожно и избирательно, ограничивать его вообще, а народное так в особенности, ибо оно и есть самое вредное.
Неизбежным его следствием станет уже массовое производство опаснейших недоучек, именно они и будут основным продуктом просвещения. Люди же  высокообразованные и умеющие  даже  с пользой для общества пользоваться своими  знаниями будут только продуктом побочным, отходом этого массового производства.
Должно быть, существует некое критическое число недоучек в обществе, превышение которого делает его готовым к революциям и иным катаклизмам.

Опасность просвещения лучшие умы человечества понимали уже в глубокой древности, хотя тогда, конечно же, не было и быть не могло столь очевидных доказательств этого.
Ещё за пятьсот лет до Рождества Христова великий китайский философ Лао-цзы писал: «В древности (обратите внимание –уже в древности! – ремарка моя – Ю.С.) те, кто следовал Дао, не просвещали народ, а делали его невежественным. Трудно управлять народом, когда у него много знаний. Поэтому управление народом при помощи знаний приносит стране несчастье, а без их помощи приводит страну к счастью. Кто знает эти две вещи, становится примером для других. Знание этого примера есть знание глубочайшего Дэ.»

После Петра с просвещением вышло почти затишье вплоть до середины XIX века. Только Екатерина Великая, тоже ведь великая, мечтавшая о создании посредством просвещения  «новой породы людей», продолжила это неблагодарное дело. Впрочем, без большого успеха.

Но, таки пришел ХIХ век – век российского народного просвещения. Он дал Пушкина, Толстого, Тургенева, Достоевского…
Но о действительно народном просвещении можно говорить только в 80-х и 90-х его годах. Работало уже целых 9 университетов с 16 000 студентов. А число учащихся в школах всех типов приблизилось к   3 миллионам . Не так уж и мало при 130 миллионах  примерной численности населения империи.
Появилось множество газет и журналов, по большинству либеральных, а в числе либеральных, при попустительстве запуганной вдруг народившимся общественным мнением цензуры, особым успехом пользовались самые решительные реформаторские, объявившие всю русскую жизнь свинством.
Без ограничений ввозились из Европы книги самого разнообразного содержания, но среди них нельзя было найти и одной с положительным отношением к России и русским, ибо таких в Европе, похоже,  не писали и не издавали вообще. Да и в самой России не ждали  таких. Поскольку русская интеллигенция, главный тогда читатель, со своей позицией определилась сразу как народилась. Россия и русскость это то, чего нужно стыдиться и в себе, по возможности, превозмочь. А вот литература атеистическая, или даже религиозного содержания, но непременно выражено антиправославная, а также русофобская и прямо подрывная и провокаторская пользовалась удивительным спросом. Обе столицы были заполнены иностранцами, да и русские люди кто по своей воле, а кто и не по своей, стали часто и подолгу дышать воздухом просвещенной Европы, читали там в подлинниках, чем немало гордились, французских просветителей да немецкого Маркса.
Даже губернские города завели театры, куда ходила, а, стало быть, и репертуар определяла, всё та же интеллигенция.
И как-то все эти привозные «идеи», что нехорошо быть русским, служить своему царю, что стыдно верить в своего «особливого», по выражению Достоевского, бога, что смешно быть верным супругом,  что   нехорошо пахнуть потом, носить лапти, а не туфли с пряжками, и кушать простой ржаной хлеб да кашу, во многих укрепились
Такого рода «просвещение» принесло и новые, неестественные и невиданные  потребности, в одеколоне, к примеру, или в уже упомянутых туфлях с пряжками, нигде не годных по нашему климату.
Точно так когда-то библейский Змей просветил Адама и Еву, и они съели от древа познания и увидели, что создавший их и бесконечно любящий Бог обманул, оказывается, и утаил от них нечто, совершенно для жизни в Раю необходимое. Будто у них есть потребность, Богом по недоразумению не удовлетворенная. Тогда «... открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги.»  Наги, видите ли. Что же это Господь то…
Так что если дьявол и есть отец зла, то это только опосредованно, первично же, что он отец просвещения.
А через просвещение вошло в мир зло.
И в Россию беда пришла, когда безрассудно насаждаемое просвещение дало в благоприятное для сорняка время обильный урожай. Тогда  уже  многим показалось, будто бы они наги.
Матушка Екатерина оказалась провидицей. Новая порода людей появилась. Это и были уже упоминаемые недоучки, возомнившие, что со своими знаниями они не только могут, но и обязаны, лучше народа понимать, что ему нужно и чего он заслуживает.
Конечно, это замечательно, что тогда же родились Менделеев, Павлов, Толстой, Достоевский…
Но они, как я уже говорил,  всего- навсего побочный продукт, отход массового просвещения. Основной же продукт – кое-как выученная разночинская интеллигенция. Она мало чего знала основательно, зато православная вера, да и любая вера в Бога вообще, стали для них мракобесием, а  любая деятельность  на пользу собственного государства, оно, видите ли было Империей с сатрапом во главе, была в их понимании  занятием постыдным.
Шлялись эти мутанты – недоучки по лицу русской земли и смущали народ, хулили настоящую жизнь и подбивали на другую, несравненно лучшую и лёгкую, где-то, в Европе, конечно же, ими якобы виденную. Может, конечно, быть, что делали они это из лучших побуждений, для народной по их представлению пользы, чтобы вывести его из мрака невежества и грубости, не отдавая по собственной простоте отчета, что из этого произрастёт. А, может, от одного стыда перед французами, что сами принадлежат к этому бородатому и нечесаному племени.
Замечательно, что опасность происходящего, тогда ещё новая и не столь явная, грозящая ни много ни мало самому существованию государства, была понята в 70-е годы девятнадцатого века нашим пророком Ф.М. Достоевским. 
Но, как сказано в Евангелии, нет чести пророку в отечестве своём и в доме своём.
Его старец Зосима из «Братьев Карамазовых», осуждая мирскую жизнь того времени, предостерегал: «… Ибо мир говорит: «Имеешь потребности, а потому насыщай их, ибо имеешь права такие же, как и у знатнейших и богатейших людей. Не бойся насыщать их, но даже приумножай» - вот нынешнее учение мира. В этом и видят свободу. И что же выходит из сего права на приумножение потребностей? У богатых уединение(выделено автором) и духовное самоубийство, а у бедных - зависть и убийство, ибо права-то дали, а средств насытить потребности ещё не указали (выделено мной)… Понимая свободу как приумножение и скорое утоление потребностей искажают природу свою, ибо зарождают в себе много бессмысленных и глупых желаний, привычек и нелепейших выдумок. Живут лишь для зависти друг к другу, для плотоугодия и чванства. … а у бедных неутоление потребностей и зависть пока заглушаются пьянством. Но вскоре вместо вина упьются и кровью, к тому их ведут(выделено мной).» 

Число их таких к началу ХХ века достигло критических для общества значений, тогда произошла революция 1905 года, а к 1917-му при попустительстве властей, не сделавших выводов из 1905 года, значительно их превысило. К тому же из той же интеллигентской среды, весьма мало продуктивной в положительном, созидательном смысле,  появились энергичные, беспринципные, властолюбивые лидеры, ненавидящие русский народ и русскую жизнь, которых ещё недоставало в 1905-м, и грянула Великая Октябрьская.
То, что революцию 17-го года делали и сделали именно интеллигенты-недоучки отрицать невозможно. Вы посмотрите только на самого Ленина и его окружение. На Сталина и его наркомов. Почитайте, что писали без всякого стеснения и опасения эти нелюди в их так называемых «научных» трудах, полистайте протоколы заседаний ленинского Совнаркома и сталинского Политбюро. Познакомьтесь с людьми, которые «делали» революцию, как тогда говорили,  «на местах».
А вот людей, которым образование было впрок, ученых с мировыми именами, философов, религиозных деятелей либо уничтожили физически, либо изгнали из страны.
Они мешали.

Впрочем, для некоторых это уже как бы и не новая история, почти век прошел. И мифов об этом времени очень уж много в головах застряло, и самых разных, самых противоречивых.

Но вот очередная русская революция 1991 года (неужели же и ещё будут!), приведшая к крушению великого Советского Союза, дала полное подтверждение сказанному.
Кто же её совершил?
Интеллигенция, безусловно. Все эти сахаровы, поповы, собчаки, чубайсы, гайдары, легион имя им, на всю Россию хватило, в каждом городе нашлись свои.
Это всё была советская интеллигенция. А, следовательно, она была основательно ущербна. Она не знала ни собственной, ни мировой истории, ни мировой литературы, ни философии, отличной от марксистской, ни Православия, ни иных религий. И винить-то саму её в этом трудно, поскольку эти знания были для неё попросту недоступны. Зато, должно быть в качестве компенсации, она была напичкана массой балластных, бесполезных и вредных знаний, набор которых диктовался коммунистической идеологией, да апломбом.
Конечно, эта ущербность объективна, но она настолько велика, что отнести этих людей к просвещенным совершенно невозможно. То были классические, серийные недоучки только уже не царского, а советского производства.
И вдруг, при Горбачеве, перед их неискушенными умами открылась бездна ранее недоступных знаний. Читай, смотри, слушай что хочешь, езжай куда желаешь, встречайся с тем кто нравится, говори, пиши что на ум взбредёт.
И читали, и слушали, и смотрели, и ездили, говорили и писали всласть. Впервые в жизни прямо соприкоснулись с «общечеловеческими ценностями» в евро-американском понимании и увидели, что это хорошо. Побывали в  общеевропейском доме, где им пообещали квартиры, и убедились, что это хорошо весьма.
Они сразу согласились, что Человек превыше всего на свете, даже Бог перед ним – в массовке.
И им льстили за рубежом за такое беглое  понимание чужих ценностей.
Усомниться же в истинности их было невозможно, неловко, а, главное, - нечем. Основательных знаний, глубокого понимания сути жизни, в особенности же русской жизни, всего этого не было.
С тем, да ещё с неприятельской поддержкой, советниками из Европы и Америки, и начали преобразовывать сперва Советский Союз, потом Россию.
Всенародный праздник разрушения был коротким, но сокрушительным.
Протрезвев на руинах,  кумиров отринули и демократию без границ – тоже.
О полном всенародном  разочаровании в ценностях евро-американской демократии говорит тот несомненный факт, что многочисленные политические партии, в течение двадцати последних лет непрерывно создаваемые в свободной России на её основе, все до единой без принуждения вымерли, а имена  недоучек - лидеров, ещё недавно вызывавшие восторги площадей, стали буквально нарицательными.
Ох уж эта русская восторженность да романтичность, да лёгкость на подъём на злое дело…
Не могу не сделать устрашивший и меня самого вывод, что именно просвещение, благодетельное на первый взгляд, но, подобно атомному ядру, скрыто несущее в себе огромную разрушительную энергию, и явилось главной причиной истощения жизненной силы России.
Я даже осмелюсь на толкование, что в словах из «Откровения» Иоанна Богослова: «… и вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним,…», всадником этим было просвещение.

Конечно, сейчас, когда большая часть человечества, и Россия в частности, уже, подобно потоку, набрали неодолимую инерцию движения по пути «просвещения», невозможно говорить всерьёз о повороте вспять или хотя бы об остановке для нового осмысления процесса.
Однако, Россия, и кажется она одна, имеет шанс избежать-таки гибельных последствий неостановимого уже движения, шанс, которого ни у кого в мире больше не осталось.  
Он в том, чтобы для нас берегами этого потока стало Православие.

 

Глава 3.

И эта болезнь называется – сверхчеловек.

Однако, немного вообще о значении в истории народов личностей  такого нечеловеческого масштаба, как Петр Великий, Ленин, Сталин, а ещё Наполеон да Гитлер, о тех, то есть, кто подходит под определение «сверхчеловек».
Человечество на земле – тот же луг, где каждому народу и каждому человеку, как каждой траве на лугу, есть его собственное время и место.
Мы смутно предполагаем, как природные катаклизмы, вроде падения огромного метеорита, приведшего к вымиранию динозавров, теперь говорят, что и тогда на земле могли жить люди, или ледникового периода, коренным образом  меняли весь луг человечества.
Но в отчетливой же и достоверной  памяти ныне живущих людей уже многие тысячи лет подобных явлений нет.
А человечество всё ещё не успокоилось, не устоялось, оно в постоянной,  мучительной и кровавой борьбе внутри самого себя, в суете, в неустройстве.
Фридрих Ницше, сам великий человек, очень не любил просто человека, но это очень слабо сказано, он его презирал и ненавидел. Он сравнивал его с грязным потоком, надо думать, с потоком нечистот.  А любил и воспевал сверхчеловека, который был для него морем, принимающим  в себя этот грязный поток - человека и остающимся при этом чистым.
Он считал просто человека ничтожеством, «посмешищем и мучительным позором»     
А ещё говорил он, что земля имеет оболочку, и эта оболочка поражена болезнями. Одна из этих болезней называется «человек».
С этим трудно спорить.

Многое  может сверхчеловек, одержимый убежденностью в собственной избранности для исполнения им же самим задуманного великого дела.
Он знает простые решения самых сложных проблем.  Знает силу коротких призывов.
Он может сформулировать цель и поднять на её достижение целый народ, и любые жертвы в пути не будут казаться самому народу чрезмерными.
Но сама провозглашенная цель, какой бы великой она не казалась, для сверхчеловека вторична. Она для него лишь средство утверждения собственного величия. И всегда требует человеческих жертв. Но чтобы народ добровольно и даже с ликованием принёс их, его нужно привести в состояние возбуждения и в этом состоянии направить совершать.
Обычно это не так трудно.
Провозглашенная  цель в действительности вдохновляет только самого сверхчеловека и, возможно, не более чем возможно, его ближайшее окружение. Большинство же вдохновляется обещанием наживы в разных формах, каждому по роду его. Эти вдохновленные как правило увлекают за собой и инертную часть народа, которая следует за вдохновленными даже и против собственной воли, кто из страха, а кто из одного ленивого нежеланья противиться.
Некоторое время будет казаться, что всё пришло в движение и идёт куда нужно. Может даже создаться или быть созданным впечатление, что цель достигнута.
Однако, история человечества, знающая не так уж и мало  сверхчеловеков, не знает ни одного, который счёл бы, уходя, своё дело завершенным.
Жизнь каждого из них подходила к концу раньше задуманного великого дела.
И ещё одного не знает история человечества. Она не знает случая, чтобы у сверхчеловека был бы достойный его преемник, преемник -продолжатель.
А если преемник просто человек, то он не может вместить в себя понимания величия дела и замысла предшественника, и оно бросается незавершенным, а время скоро не оставляет от него и следа.
Но если на смену одному сверхчеловеку приходит другой, хотя это бывает чрезвычайно редко, то свою сверхчеловеческую деятельность он начинает с того, что камня на камне не оставляет от сделанного его предтечей и начинает свои собственные великие дела, всегда орошаемые реками пролитой человеческой крови.
И он не может иначе. В противном случае какой же он  сверхчеловек.
Но и этот уйдёт, и жизнь, болезненно и долго, но всё равно вернётся, как река после половодья, в своё прежнее русло. Время опять сотрёт великие дела, только стоить это будет многих бессмысленно растраченных  лет и миллионов загубленных жизней.
Останутся только льстящие народу, а потому и живучие, мифы о великих делах и великих людях, вершителях этих дел, о сверхчеловеках.
И только  устоявший перед очарованием исторических мифов, перед поразительной притягательностью и убедительностью сверхчеловека Фридриха Ницше, наблюдая историю народов, сможет сделать вывод, что именно эти люди, сверхлюди, и есть настоящая болезнь человечества, его настоящее посмешище и настоящий мучительный позор.

Миссия же вождя народа, в особенности великого вождя, вовсе не в том, чтобы спешить поднять его на дела, сегодня кажущиеся великими.
Прежде всего он должен оберегать народ и заведённый порядок его жизни.
В этом главное дело правителя, и если он понимает это и поступает в соответствии со своим пониманием, то это говорит о его истинной мудрости и настоящем величии.
Несравненно важнее и мудрее удержаться от дела, которое кажется  очевидно полезным  и для народа, и для правителя, или даже великим, и это очень не просто, потому что всегда найдётся много людей, которые будут подталкивать правителя к его исполнению.
Всякое дело может быть полезным только тогда, когда сам народ созрел к этому.
Поэтому самое необходимое, и скорее всего достаточное, качество правителя в том, чтобы  неким таинственным способом ощутить готовность народа к переменам, к новым делам, и не дать им случиться ранее.
Мощь же и несокрушимая энергия правителя, которая так высоко ценится историками, особенно по прошествии многих лет, чаще всего  не приносит ничего кроме бед, и даже более того, вместо ожидаемого движения вперёд в конечном счёте получается длительный болезненный застой и деградация народа и государства.
Недаром древние китайские мудрецы считали недеяние, невмешательство в течение жизни без крайней нужды, главным достоинством мудрого правителя.
Вождь народа должен быть прежде всего благоразумен, спокоен и осторожен. И лучше, если он будет зауряден. Тогда жизнь народа течет естественным образом. И, это только на первый взгляд может показаться парадоксом, у вождя появляется больше шансов стать великим, и не на час.
Но время от времени всё же рождается вождь беспокойный, выдающийся, сверхчеловек.
Это всегда как наказание Божие. Знак беды. К которой выдающийся вождь свой народ непременно приводит.
Но бывает и так, что первой приходит беда. Тогда у народа появляется потребность в выдающемся лидере, чтобы победить её. А победить беду почти всегда значит принести человеческие жертвы.
На это не каждый решиться может.
Ведь это значит принять  решение о принесении этих жертв и осуществит жертвоприношение, взяв ответственность на себя.
Для этого нужны незаурядные, особые человеческие качества. Не скажу, что хорошие.
И такой человек обязательно появляется. И жертвы приносит.
Потом о нём спорят историки.
Но всегда, когда разворачиваешь свиток истории народа и обнаруживаешь имя выдающегося вождя, всегда рядом с ним, в его ли время, до или после, - вечным спутником  - большая беда.
Нам, должно быть, в этом смысле не повезло больше всех. Три сверхчеловека за двести лет, и два из них следом друг за другом в первой половине ХХ века.
Хватит бы.

 

Глава 4.

Попытки как пытки.

Упразднение разделением.

Теперь о возможной дефективности русского человека.
Как это ни прискорбно для настоящих «европейцев», в изобилии появившихся на Руси во времена Горбачева и Ельцина, нам, вроде бы уже принятым в общеевропейскую семью народов, хотя некоторые в этой семье до сих пор морщатся, нужно бы снова переосмыслить, а туда ли мы попали, куда хотели. А если это и так, то не ошиблись ли мы, и нам вовсе не туда было нужно, может быть у нас и своё место в мире есть, одним нам назначенное, да утраченное.
Полагаю, не одному мне отрадно видеть, что Россия закончила, кажется, пятнадцатилетние попытки и одежды Западной демократии подогнать под себя, и, наоборот, подогнать  под эти одежды саму себя. И чем старательнее мы это делали тем яснее начинали понимать, что не по фигуре они нам, не по росту, не по климату, в котором живём, не по работе, которую нам для жизни делать нужно…
В гроб в этой одежде ещё лечь можно, а вот жить – нельзя.
Ну, не европейцы мы, и всё тут, никогда не будем ими, да и нельзя нам ими становиться, не дай нам этого Господь.
И нечего об этом печалиться
Никто не может нас упрекнуть, что мы не проявили достаточно старания и терпения в этих попытках. И как дорого мы за это за всё заплатили. Какую страну потеряли. Какой народ почти  сгубили.
Процесс завершен. Очень на это надеюсь.
Хотя многие будут с этим весьма не согласны.
Однако, чем же их одежды не по плечу нам?

Посмотрите, хотя бы, с какой непостижимой для русского легкомысленностью западный человек решает один из главнейших вопросов бытия, вопрос о власти в обществе, в котором живёт, как реализует одну из  своих основных демократических свобод, право её свободного выбора.
Наблюдая на телеэкране картинки избирательных кампаний в разных эталонно демократических странах, я обратил внимание на одну общую странность, да, именно странность. Совершенно не видно лиц серьёзных, задумавшихся над выбором, озабоченных, встревоженных возможностью неудачного для них исхода дела. Ни одного. Зато великое множество неизвестно почему заранее, авансом, ликующих. Ликуют все, и избиратели и  кандидаты. А ведь верховную власть избирают. С которой жить, работать, а вдруг ещё воевать да умирать. Что может быть серьёзнее. А тут такое веселье, да ещё и наперед.
Что-то здесь не так. Неправильно. Противоестественно. Не должно так быть.
Однако-ж, есть. А всё потому, что людей не обманешь и не заставишь делать серьёзное лицо, когда дело несерьёзное делается, когда карнавал. Да их никто и не обманывает, всё они понимают, кто умом, а кто нутром. Это такой общественный сговор, с общественным договором не путать, всем взаимно выгодный.

Из истории человечества что-то не видно, чтобы оно шло, именно шло, к принципу «разделения властей» как к некому совершенству, высшей форме организации человеческого общего жития.
Однако ж пришло. И хорошо, что ещё не везде.
Этот принцип был сформулирован в середине XVIII в самой развращенной, и, как потом оказалось, самой подготовленной для этого стране того времени, во Франции, а далее, как всякая зараза, быстро распространился на всю Европу, и даже на Америку.
Французские развратители эпохи ещё младенчества капитализма, которых  до сих пор называют почему то «просветителями», первыми в мире поняли, что чем более развращен народ, тем бесцеремоннее с ним можно обращаться, тем больше и легче из него можно извлечь прибыли. И развращенный народ становится  как бы уже и не жалко. А само  развращение дело несложное, не требует больших затрат, и народ на разврат податлив и всегда готов.
Однако, тотальному распространению и углублению развращения есть, точнее, может быть, два препятствия. Одно из них церковь. А второе -  неразделенная власть, которая от Бога, ПОЛНОТА этой самой власти, причем, непременно передаваемой по наследству, поскольку такая власть обязательно озабочена нравственным здоровьем её народа.
Но с церковью в смысле разврата Европа поладила давно. Оставалась полнота неразделенной власти.
Значит, в первую очередь нужно эту полноту упразднить. Тогда и наследование такой власти теряет смысл как бы само собой, ибо наследовать в сущности становится нечего.
Ставшее классическим разделение властей и упраздняет наверняка власть вообще, да ещё под ликующие крики предвкушающей толпы, и открывает ворота для цепной реакции развращения народа.
Вот и веселятся теперь избиратели, идя к урнам, поскольку выбирают они вовсе не верховную власть, и даже вовсе не власть, а некую дробь власти, которая в неполноте своей вообще заслуживает только пренебрежения. К тому же, избирая, они ничего своего на выборы не ставят, ничем своим не рискуют.
Обособленные ветви власти живут в постоянной, хотя чаще всего только театрализованной, борьбе между собой, а противоречия внутри каждой из ветвей, избранной от разных партий и групп, обращают каждую дробь власти и вообще в ноль, власть упраздняется в принципе, остаётся одна её видимость.
Людям  на деле всё равно кто будет у них президентом, губернатором, членом парламента ещё и потому, во-первых, что у них каждый человек сам себе господин и вполне может существовать и вести своё дело от власти независимо, что в нашей России невозможно совершенно, но об этом позже, а, во-вторых, хоть тот, хоть другой кандидат, основ уже привычного образа жизни сотрясать не будут, да  одной ветвью никто и не сможет, и даже, наоборот, каждый обещает и дальше всем и во всем угождать и, боже упаси, ни в чем не ограничивать и моралей не читать.
Так что итоги выборов в действительности зависят не от воли избирателя, а от качества подготовки и проведения избирательного карнавала.
И только у самой малой части избирателей после очередного карнавала остаётся изумление, как же легко покупается согласие связанного круговой порукой разврата общества на фактическое упразднение всякой власти. И чем покупается, одной только легализацией  разврата через провозглашение его неотчуждаемым и даже оберегаемым будущей разделенной властью правом «свободного» человека.
Когда нет полноты власти, и нет её носителя, народ оказывается без пастыря, его духовным  здоровьем никто не озабочен, он стал  интересен только как потребитель, и чем развращеннее он, тем лучше.

 

Глава 5.

Государство – первично.

У русского человека сложиться столь легкомысленного отношения к власти, к государству не могло. У нас в крови, что государство есть высшая ценность. Оно само, его интересы – первичны. Сам человек, его интересы – вторичны. Глава государства есть пастырь народа. И как пастырь стада, он один несёт за него ответственность. Перед самим Творцом. Его ответственность, а, следовательно, и власть не могут быть разделены, ведь невозможно себе представить разделение ответственности за реальное стадо, тогда оно непременно погибнет. Как гибнут уже, даже не осознавая этого, народы под разделенной властью.
И никакой азиатской дикости в такой точке зрения нет.
У нас нет внутренней убежденности, присущей «просвещенному» европейцу, да это и вовсе не так, что человеческая личность превыше всего и что интересы её и права выше интересов народа и государства.
Правда, и сам просвещенный европеец стал осторожненько понимать это только в XVIII веке.
Но почему так? Почему государство для нас сакрально?
Суровые природные условия, о которых большинство человечества и слыхом-то не слыхало, не оставили русскому человеку  возможности вести независимый от других людей и от власти образ жизни.
Усилиями одного человека, или  одной семьи,  с помощью принадлежащего только ей рабочего скота, было трудно, а, скорее, просто  невозможно раскорчевать вековой лес, чтобы получить пригодный для обработки участок земли.
Невозможно малыми силами заготовить и вывезти годные для строительства  тяжеленные брёвна, и построить дом, такой дом, чтобы в нём можно было бы пережить долгую и суровую зиму.
Даже такое простое, кажется, дело как заготовка дров на зиму, было в действительности делом далеко не простым, на соломе, да на кизяках или  на хворосте в русскую зиму до тепла не доживёшь, нужны настоящие дрова, те, что из бревна делаются.
Да и пусть кто попробует выжить на отшибе несколько месяцев, когда всё снегом заметёт, и стужа, и волки. В случае нужды не докричишься, не доберёшься.
Так русский человек, конечно, я имею в виду не одних только русских, но всех, кому определено жить в наших условиях, накрепко связал свою судьбу с общиной, со своей деревней, то есть, как с единственно возможным способом существования на его земле, а через общину-деревню – и  с государством.
Сама по себе общность совместно живущих людей стала для них большей  ценностью в сравнении с отдельным человеком.
Для государства же, с самого его зарождения на наших пространствах, это оказалось чрезвычайно удобно.
Именно через общину, через деревню, через невозможность выжить самостоятельно, каждый отдельный человек оказался в пределах постоянной и неизбежной досягаемости государства. Всей деревней ведь не убежишь от него. Государство, правда, иногда и злоупотребляло этим, хотя, кто может сказать, не для пользы ли своих подданных. В самом конечном счете.
Так человек попал от него в полную, я бы сказал, крепостную зависимость, без шансов  что-либо изменить в своём положении, и с течением времени оно стало для него совершенно естественным, а от того необременительным.
И для государства – столь же естественным.
Это не может быть ни хорошо, ни плохо, ни ставиться в заслугу, ни порицаться в качестве национального достоинства или недостатка.
Просто иначе не могла  здесь устроиться  и укорениться человеческая жизнь.
Большинство из «демократов» видят в этом нашу ущербность, сетуют на привязанность к общине, сочувствуют и сожалеют, что очень уж медленно мы избавляемся от этого будто бы порока  и что никак не родятся у нас в достаточном количестве свободные личности на американский манер.
Вовсе не порок это и не ущербность, и вообще рано думать, что надобность в артели, в общине отпала. А если и отпадёт когда, то всё равно потребность и способность к общинной жизни, которые у нас в крови, уважать и хранить в себе надо как аварийный ресурс. А уж стыдиться этого и изживать в себе и вовсе на пользу одним нашим недоброжелателям.
Кстати, вопреки почти всеобщему мнению, сформировавшемуся во время демократического угара, никак не могу признать П.А. Столыпина великим российским реформатором именно потому, что одной из целей его  было как раз разрушение деревенской общины, цель настолько чреватая самыми трагическими последствиями, что не может быть оправдана никакими аргументами.
Говорят, о мертвых либо хорошо, либо ничего, но поделом ему.
А и правда, мог ли человек каким-либо способом не согласится со своим положением, выйти из прямой и постоянной зависимости от общины и государства?
Мог. Но только в принципе. А реально он не мог не понимать, что тогда ему здесь и не жить вовсе. Значит, нужно было уходить, порвав с общиной, в другую землю, где жить одному можно, но власти его достать - труднее.
Однако выбор такого места был  скуден, только за днепровские пороги или вообще в Дикое Поле, казаковать. Но везде беглеца ждал совершенно новый образ жизни и неизбежные опасности.
Решиться на это мог только человек, не обременённый семьёй, да и то далеко не каждый. И он примирялся.
Так у русского человека сложились особые и, с точки зрения просветившегося не так давно европейца, диковатые отношения с государством.
Конечно же, в условиях такого природного ограничения свободы, любое дело, которое затеял человек, или как мы сейчас говорим, бизнес, могло процветать только если к нему благоволила власть, государство.
И чем больше бизнес в своём развитии нуждался в природных ресурсах, которыми государство же естественным образом и распоряжалось, тем в большей зависимости от него он оказывался. И это мало было связано с  масштабом бизнеса. Только каждому масштабу соответствовал свой уровень власти.
Без доброжелательного отношения власти любой бизнес в России - не жилец. И был и есть.
Если ещё  принять во внимание объективную реальность того, что сами природные условия России сильно ограничивают экономическое пространство для частного бизнеса вообще, а для  малого и среднего в особенности, и поместить в этом пространстве всех желающих нельзя, то само право выбора, кому разрешить, а кому отказать, становится почти равным праву даровать жизнь или её отнять. То есть, одно это обстоятельство делает государственную власть буквально всемогущей по отношению к человеку, а на её носителя накладывает огромную ответственность, совершенно невозможную в европейских странах и невыносимую для их органов власти.
Так что у мэра нашего города, у губернатора, и даже у самого Президента одинаковой доброжелательности на всех не хватит. Не может хватить. И это плохо. Зато есть право зачастую тяжелого, и всегда ответственного выбора. И это хорошо. Для государства, и, в конечном счёте, для его народа.
В этих условиях свободные выборы власти любого уровня чреваты потрясением основ и угрозой общественной безопасности, ибо несут без преувеличения смертельную угрозу близкому к действующей власти бизнесу и связанным с ни людям, так как  у новой власти непременно будут свои предпочтения.
Простой рецепт решения проблемы – отделить бизнес от государства, как это сделано на Западе, для суровой России не подходит. В ней без сильного, всепроникающего государства – нет жизни.
И даже яснее и категоричнее: государство у нас и есть источник жизни. Что бы там наука не говорила о её происхождении.
Так что всякая выборная власть нам противопоказана. В принципе.

 

Глава 6.

Раб и господин.

Кто-то, желая нас уязвить, говорит, будто бы мы плохо воспринимаем образцовую западную демократию  в силу своей рабской натуры, поскольку  исторически всегда, кроме короткого промежутка с 1861 года по 1917-й,  были рабами, то есть как бы и не вполне человеками. И многое от этой натуры в нас будто бы осталось по сей день.
Во-первых, о значении самого слова «раб». Мы традиционно вкладываем в него уничижительный и даже оскорбительный для человеческого достоинства, и практически единственный смысл.
Между тем, если он такой в какой то степени и имеет место, то совершенно не в первую очередь, а само слово однозначно ни оскорбительным, ни ругательным не является. Точно так же, неразрывно связанное с ним как бы в пару слово «господин» не умаляет и не унижает того, кто обращается с его помощью  к другому человеку, и не возвышает этого другого.
Будь это не так, неужели же христианство за двадцать то веков своего существования не нашло бы этим словам щадящей замены в отношении между людьми и Христом, если бы они действительно оскорбляли одних и возвышали других. Ведь христианство стоит на том, что все мы рабы Божии, а бог есть наш Господь, и нас с ним связывает любовь. И настолько глубоко и серьёзно связывает, что порознь они, и Бог без человека и человек без Бога, не имеют значения.
Да вот и в Ветхом Завете, писанном ещё за много веков до Христа, можно часто встретить «добрый раб» или «верный раб», или повествование о том, что ветхозаветный наш предок, отправляясь в долгую поездку, всё своё имущество, стада скота, детей и даже жен, оставляет на попечение своего раба, не сына, не брата, а раба. И уезжает в полной уверенности, что, вернувшись, застанет хозяйство приумноженным, а детей и жен живыми и здоровыми.
Есть же слова «товарищ», «друг», они подошли бы «рабу» на замену, но Библия как будто избегает их, должно быть, как ничего не означающих, ни к чему не обязывающих или фальшивых.
Да разве можно себе представить, что известные из истории великие рабовладельческие государства стояли бы веками, если бы внутри их народов не было бы взаимного согласия и даже любви. Христос говорил, что царство, разделившееся само в себе, опустеет.
Так что главное значение пары  «раб – господин» - это взаимная  жизненно необходимая зависимость, помощь, ответственность и любовь. Да, да, именно любовь.
И Россия со своим крепостным правом, возникшим вовсе не разом, не по умыслу злодеев, а именно по жизненной исторической необходимости, и отмененному, когда необходимость эта отпала (да и вправду отпала ли?), а общество к отмене приготовилось, только подтверждает сказанное.
Интересно и то, что нашу человеческую натуру оно испортило гораздо меньше, чем рабство Рима и Греции – европейцев.
Между прочим, мы и сегодня имеем рабов, и отношения раб- господин никуда не делись. Ведь наши домашние животные – суть наши рабы. И связаны мы с ними - любовью.
Так что рабство вовсе не абсолютное зло, а личная свобода не только не абсолютное благо, но при неосторожном обращении – даже беда.
Осмелимся ли утверждать, что так называемое «демократическое общество», основанное на личной свободе имеет преимущества перед тем, что было до него или перед нашим сегодняшним, которое, конечно же, никак не соответствует западным образцам ?
Многие делают это, утверждают. А напрасно. Хотя бы потому, что нет для этого достаточных оснований.
Неизменный в своей сущности человек на всех материках тысяч сорок лет жил вовсе не в демократическом  обществе, а  подавляющее большинство населения планеты ведь и по сей день так живёт. А в условиях демократии – всего ничего, да и сколько их таких наберётся, особенно если с пристрастием посчитать.
Так что подождать бы нужно.
Хотя поводов для оценки демократии, увы, прямо таки прискорбно отрицательной, уже хоть отбавляй.
Сугубо же материальный эффект, достигнутый в «цивилизованных», конечно же «демократических», странах, не только далеко не мерило всего, но и вообще предмет весьма и весьма сомнительный, особенно с точки зрения общечеловеческой полезности и, особенно, нравственности.

 

Глава 7.

Бедность – не порок.

Понимая совершенно, что с тем, что я намерен говорить дальше современному человеку очень трудно, и даже невозможно, согласиться, и что сказанное вызовет естественную реакцию непонимания и отторжения, я, тем не менее, скажу, ибо знаю, что не согласиться с этим никак невозможно, поскольку иного не дано, вообще не дано, окончательно не дано.

Вот что написано в стихах 17-19 главы 3 книги Бытия:
«17. Адаму же сказал (Господь – Ю.С.): за то, что ты послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором Я заповедал тебе, сказав: не ешь от него, проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от неё во все дни жизни твоей;
18. терние и волчцы произрастит  она тебе; и будешь питаться полевой травою;
19. в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят; ибо прах ты и в прах возвратишься.»

Все потомки впавших в грех Адама и Евы были равно грешны перед Господом, и, умножая род человеческий и расселяя народы по лицу земли, Господь не мог отдать какому–либо из них особое предпочтение, снять с него часть вины за первородный грех, облегчить его наказание и назначить ему место на земле, лучшее, чем у других.
Господь не мог допустить, чтобы изгнанные из Рая навечно и совершенно ясно и определённо наказанные им люди могли своими собственными усилиями обойти Божие наказание и сами устроить себе рай на земле.
И на берегу Средиземного моря и на берегу Ледовитого океана всем было определено жить одинаково бедно, одинаково трудно, одинаково скорбно.
Мы, русские, так и жили. Как Бог велел.
Впрочем, в начале не только мы. Если не брать в расчёт аристократию, которая везде и у всех народов жила особой жизнью, и за это у неё свой ответ, то можно сказать, что вплоть до конца XVIII века  все на земле жили практически одинаково, для жизни хватало, но лишнего не было, в поте лица и со скорбью ели хлеб свой.
Это было естественной нормой жизни.

Первыми соблазнились, решив, что Бог им не указ, конечно же, европейцы. И зашли в этом соблазне далеко. Мало того, что простые и естественные потребности, присущие человеку десятки тысяч лет, стали удовлетворять, так сказать, в извращенном виде, (чтобы не подумали чего, здесь я имею в виду потребности в еде, питье, одежде и жилье – в первую очередь, а во вторую только, - деторождение), так они стали создавать и новые,  которые раньше и в голову-то прийти не могли.
Гонка, взапуски, за всё более и более извращенным удовлетворением и древних и новых потребностей стала способом европейского существования, поглощающим ресурсы, принадлежащие всему человечеству и рассчитанные на всё время его существования.
Огромные жилища, миллиарды совершенно ненужных человеку лошадиных сил его автомобилей, поездов и самолётов, море лишнего света, средства массовых коммуникаций, в действительности не объединяющие людей, а всё более и более разобщающие, извращенная еда и питьё, масса одежды и обуви, никогда не изнашиваемой до ветхости, как это было ещё каких-то две сотни лет назад, расточительнейшая и ненужная тара и упаковка, мода, косметика, украшения, целая индустрия рекламы и развлечений, профессиональный спорт, извращенные виды «искусства» и форм свободного «самовыражения», и т.д. и т.п.
Запад производит для всего мира, и для себя, конечно, львиную долю подобных «товаров и услуг». Это основа его «общественного продукта», чем он и гордится перед другими, хотя наилучшим применением должно быть «выбросить его вон на попрание людям». 
«Зарабатывая» на этом, европейцы и американцы могли позволить себе содержание самых расточительных и самых покладистых и снисходительных к слабостям и порокам своих подданных, так называемых «демократических» государств и правительств.
Несомненно, что ничей Бог такого вольного обращения с данными на всех и всем поровну средствами к существованию, я уже не говорю о неизбежно связанным с этим духовным развращением, в своих планах не предусматривал. 
Раньше, хотя не так уж и давно, народы, оказавшиеся на каком-то этапе развития сильнее других, чтобы удовлетворить больше своих потребностей, просто обирали их, других, с помощью грубой силы. Но это всегда чревато. Поэтому непрерывно шли поиски менее рискованного механизма.
Настоящей удачей оказалось изобретение стеклянных бус, ничего не стоящих, но блестящих и, что очень важно, компактных.
Туземные народы были покорены и в прямом и в переносном смысле слова.
Запад возами вез им бусы. А обратно, ещё большим числом возов, золото, серебро, драгоценные камни, чай и кофе, благовония и прочие туземные товары. Да среди прочих товаров и живые туземные души.
Дальше больше, перечислять не буду, они научились производить много чего для слабого человека привлекательного, ничего в действительности для производителей не стоящего, но продаваемого всегда по самым высоким ценам.
Последним достижением  в этом направлении оказалась валюта, вначале фунт, франк, гульден, а потом и сам доллар. Он оказался ещё лучше бус, но бусами по сути до сих пор и остался.
Благодаря доллару( теперь и евро, конечно) Запад стал окончательным ненасытным паразитом на теле остального мира. Ненасытным, но респектабельным и даже с претензиями на роль всеобщего благодетеля.  
В период демократического угара( я имею в виду конец 80-х – начало 90-х годов), когда всем нам, так называемым «демократам», наскоро и неизвестно откуда родившимся сторонникам западной модели организации жизни, надеющимся, что за правильное понимание этой жизни нам будет милостиво даровано право пожить в «общеевропейском доме» и считать себя европейцами, хотелось наперебой перед демократией выслужиться, а для этого мы старались как можно глубже и по любому поводу уязвить КПСС и всё, что она делала. Мы с чужих слов умничали, что они-де (большевики) хотели, чтобы не было богатых, а мы (демократы) хотим, чтобы не было бедных. Уж и не знаю, кто эту формулу подбросил, но она нам очень нравилась и часто использовалась в политических спорах того времени в качестве окончательного аргумента.
А сейчас я думаю, что по самому большому счёту правы были именно большевики. А то, что они так думали, а главное делали, несомненно, ибо массовое уничтожение богатых было осуществлено на деле.
Это не значит вовсе, что я вдруг стал считать их действия в каких-то условиях допустимыми, а самих большевиков за людей. Нет, нелюди, конечно, и нет им прощения.
Но они, уж не знаю, вольно ли, оказались правыми в формуле.
Богатых и вправду не должно быть. Если верить в Бога, если Богу верить.
Так Он установил, сказав, что человек в скорби должен питаться от земли и в поте лица есть хлеб свой. И никаких исключений из этого правила Он не сделал.
Есть пословица, «Бедность – не порок», всегда ранее казавшаяся мне банальностью, годной только  для насмешливого фарисейского утешения страждущих. Сейчас мне так не кажется. Безусловно, бедность не порок. Но этого мало. Порок и грех – богатство, ибо прямо нарушает завет Господа, данный нам в книге Бытия, в котором нет и щелочки для иного толкования.
Только вспоминать об этом теперь избегают даже святые отцы.

Сущность человека греховна. И всю свою историю он только и делает, что нарушает Божьи заповеди.
Бог время от времени наказывает его, человек раскаивается, но не надолго.
Однако, до последнего времени поддерживался некий баланс между грехом, наказанием и раскаянием, и Господь сохранял  за человеком шанс на спасение.
Но и божья мера терпения имеет дно.
Думаю, что начиная примерно с XIX  века само существование человека на земле стало входить в невозможное противоречие с замыслом Творца о нём, с самой Землёй, и как с местом его обитания, его домом, и как с небесным телом.
Сегодня  это противоречие обострено до крайности и не может не разрешиться, ибо человек, каким он уже является и каким ещё быть  намеревается, стал для Бога и для планеты просто невыносим.
Этим приговор человечеству вынесен.
Конечно, эту «невыносимость» прежде всего определяет та часть человечества, которая самоуверенно именует себя «цивилизованной».
Эта часть человечества создала удивительную форму общего человеческого жития, именуемую «демократическим государством», стоящую на пороке и поощряющую его распространение  во всех его проявлениях.
Она выработала демонстративно, вызывающе богопротивную систему жизненных ценностей, а целью и смыслом человеческой жизни сделала бессмысленное, безумно расточительное, убийственное  по отношению к природе и, в конечном счете, к роду человеческому, потребление.
Но хуже и невыносимее всего то, что все свои «ценности» эта так называемая «цивилизованная» часть человечества силой прививает другой, здоровой его части, которая, и это уже очень заметно, сопротивляется всё слабее, поскольку подобно злому насекомому порок вместе со своей заразой вводит в укушенное место и дурман.
Однако, несмотря на кажущуюся подавляющую экономическую и военную мощь Америки и Европы, что порождает у них ощущение, будто им всё позволено, невозможно, нельзя поверить, Бог не может этого допустить, чтобы они уже победили. Всё же дух сопротивления сохраняется в странах Ислама и, кажется, возрождается в России.
Возможно, что именно возрождающаяся  Православная Россия и есть последний шанс, последний аргумент и последняя надежда вполне и давно заслужившего страшного суда человечества.

 

Глава 8.

Климат православия.

Разделение людей внутри народа на богатых и бедных, точно так же как и сложившееся за последние два века разделение народов на более и менее самой судьбой, так по крайней мере, может показаться,  благоустроенные нельзя считать иначе как противоестественным.
Что же удивляться, если у «обделенных» возникает  такое нехорошее чувство как зависть, или ревность. Небогатого человека к богатому, или стеснённого судьбой народа к живущему в вызывающем и демонстративном довольстве.
Но когда  у небогатого человека есть уверенность в том, что если он будет упорно трудиться, то тоже станет богатым, и если тому есть живые примеры, то зависть и ревность не обязательно породят ненависть, и общество может спокойно существовать, исповедуя, к примеру, протестантизм.
И у целого народа могут быть основания ощущать себя несправедливо обделенным судьбой.
Мы, русские, здесь наилучший пример. Сама природа определила, что сегодняшние стандарты жизни Европы, ею самой и созданные, при равной и даже  более высокой  напряженности труда для нас совершенно недостижимы.
Мы как бы обречены вечно завидовать ей, а это, если зависть каким то образом не была бы нейтрализована, ни к чему доброму привести не могло.
Но наша земля и образ жизни, который она позволяет, не может породить и поддерживать уверенность, что достаточно одного упорного труда – и каждый человек может достичь европейских стандартов жизни, и весь народ – тоже.
Получается, что нам нечем утешиться и блокировать  естественным образом возникающую зависть и ревность, как внутреннюю, так и, особенно, адресованную во вне, соседним, более нас благоустроенным народам.
Тогда жди беды.
И жить бы нам в ревности  да в ненависти, а Европе в вечном от нас страхе.
Но к общему спасению, и вряд ли, даже обидно порою подобное слышать, случайным и, говорят,  не вполне трезвым выбором Киевского князя Владимира, нам было даровано Православие, основанное на взаимной любви, да на нестяжании, на презрении к богатству и на сочувствии к богатым, которым никак не войти в царство Божие.
Как будто во исполнение чьего-то предвидения, что наступит время, которое даст нам повод считать себя в чем-то обделенным судьбой, и в противовес природе, которая не оставила нам  и надежды на равное для всех процветание, Православие создало на нашей половине континента свой особый нравственный климат, позволяющий  небогатым жить в душевном комфорте, без зависти и неизбежного её следствия -  суеты и ненависти к тем, кто живёт легче и лучше.
Нравственный климат Православия стал главным достоянием нашего народа. Оно научило нас ценить  духовное богатство выше всего другого. Именно это наше свойство, как печать во лбу, стало отличать нас от всех других народов.
И кто знает, не наше ли Православие, не имеющее, кажется, прямого отношения к Европе, стало её спасением и щитом, умиротворив нас. Жаль, что Европа этого и до сих пор не понимает, и  до сих пор , как виноватая, боится нас до судорог.
Стандарты качества жизни, культивируемые Западом и базирующиеся на безграничном росте потребления, вступают в противоречие с христианские ценностями вообще, а не только с православными. Но в этом противоречии Запад отдаёт предпочтение стандартам, а их собственное христианство, даже и без всякого смущения, идеологию потребления приняло вовнутрь и стало равноправно, и даже более чем равноправно, безудержно потребляющей  частью их общества.
Идеологией же нашей жизни тысячу лет было Православие, и никаких иных стандартов жизни мы никогда не имели. Только Православие как всеобщая идеология жизни позволило соединить людей и создать на такой  суровой земле мощное и самодостаточное во всех отношениях государство.
И только Православие есть гарантия, и единственная гарантия, его дальнейшего существования.

На нашей половине материка плохо приживаются, чахнут привычные европейцу права и свободы личности, которые для них, это они так думают, превыше всего.
Запад видит причину этого в незрелости общества и народа. В нашей дикости, попросту.
И ошибается.
Ведь понятно, что фундаментом таких свобод является возможность, не обязательно непременно реализуемая, экономической независимости, которая позволяла бы человеку существовать  в одиночку,  без санкции и помощи государства, общества, коллектива.
У нас такого фундамента нет. Наш человек не может быть в равной с европейцем степени экономически независим, он от самого рождения крепко и навсегда  связан с другими людьми.
Отсюда и наша соборность, и вековая приверженность к общине, к артели и к правилам общего жития. Сама природа наложила существенные ограничения на права личности и степени её  свободы.
В наших условиях государство должно доминировать. Его интересы  - это особым, русским образом, выраженные интересы народа и интересы личности. И, конечно же, если мы уже согласились на неизбежность определённого ограничения свобод, наше  государство не может быть устроено по моделям западных демократий. Оно обязательно будет авторитарным.
Кстати говоря, не одни мы на земле такие, кому противопоказана западная демократия.
Да, здесь мы по сравнению с европейцем, но только на его взгляд, что-то теряем. Но что значат эти потери по сравнению с тем, что мы приобретаем в Православии, освободившем  нас от зависти и её неизбежной производной –  вечной суеты, составляющей саму суть жизни несчастного европейца, со всеми его свободами
Наша свобода – выше. Наша свобода – полнее.
Мне кажется в этом и весь ответ на вечную (есть, есть она!) загадку русского человека. Он – православный.
Отсюда следует сделать и такой ещё вывод.
Главная задача государства на нашей половине Евразии – утверждение и сбережение православия. И, с другой стороны, православие есть обязательное условие благополучного проживания и воспроизводства человека и  существования здесь его государства.
Новейшая история с полной определённостью это подтверждает. В конечном счете, именно политика удушения Православия, проводившаяся в течение десятилетий коммунистической партией, именно она и ничто другое, привела в 1991 году к распаду Российской империи под псевдонимом  «Советский Союз».
И если наше нынешнее российское государство не осмелится на действия  по его, Православия, полномасштабному и полноправному восстановлению, в том числе и главным образом в качестве национальной идеи, или если эти действия не будут решительными и без оглядки на то, как это выглядит с вершин западной демократии, собственно Россию в очень близком будущем ждёт участь СССР.

 

Глава 9.

Языческая Европа и христианская  Россия

Несколько лет назад ныне покойный Папа Иоанн Павел II от имени католической церкви публично покаялся перед Богом за некоторые её деяния.
Акт был настолько профессионально рекламирован католической церковью(О! Она очень умеет это делать.), что нельзя было не прийти к выводу, который собственно и навязывался, что этим покаянием их церковь признаёт все свои грехи, раскаивается в них и, конечно же, получает их отпущение от Господа, ведь иначе их Господь и поступить не мог, видя такое нечеловеческое мужество и искренность прямо до слёз. 
Известный приём, древнейший самой католической церкви.
А по сути такое покаяние есть не более чем попытка отвлечь внимание публики и, как твёрдо надеется католическая церковь, внимание их доверчивого и наивного, чтоб не сказать глуповатого, бога, признанием вины за  сожжение на костре невинного человека, имевшем место быть несколько сот лет тому назад, перед  лицом веками творимого ею огромного нераскаянного и непрощенного безобразия.
Сегодня нужен акт совсем иного, грандиозного, масштаба, от которого, быть может, зависит дальнейшая судьба человечества.
Католическая церковь, в первую очередь, как главная христианская церковь Запада, за ней и другие, должна признать свою вину и покаяться в том, что в течение почти тысячи последних  лет только делала вид, будто  была Божиим пастырем врученных ей народов.
В действительности же, не желая ссориться с паствой, продолжающей посещать её храмы и, главное, платить деньги, она сама шла за развращающимся своим стадом, не желая замечать, что люди уже давно поклоняются другим богам, другой «троице», а   в прежние  церкви из одного лицемерия продолжают ходить и молиться  только их тела, но никак не души.
А корыстная снисходительность «пастырей» только поощряла их к этому.
Да и чего можно ожидать от церкви, называющейся христианской, не только  легализовавшей содомский грех для своей паствы, но и  даже не вменяющим его в вину своим  «пастырям».
В этом должна покаяться католическая церковь, предать анафеме отвратительную американо-европейскую «троицу», которой она в действительности только и служит, где место Бога-отца занял доллар, Бога-сына – секс, а место Святого Духа – суета погони за первыми двумя ипостасями, и призвать людей повернуться к Троице истинной.
Она, а с ней и другие церкви Запада, должны, наконец,  с опозданием, но всё же дать оценку с точки зрения учения Христа так называемым «демократическим», а  в действительности  глубоко лицемерным и основанным на круговой поруке политическим системам собственных их государств, когда развращенные  народы свободно избирают себе светских руководителей, но обязательно таких, которые не покушались бы на их  церквами же освященные права предаваться пороку, а, наоборот, поощряли бы  к совершенствованию в нем, и при нужде покрывали.
Как здесь не вспомнить президента США Билла Клинтона, который дал публичный  урок разврата всему миру, и не был осуждён  ни по закону, ни обществом, ни одной из американских церквей, ни даже собственной женой
Эти церкви должны на деле, а это очень не легко в силу полной отвычки, руководствоваться в жизни древним библейским заветом : «Не следуй за большинством на зло и не решай тяжбы, отступая по большинству от правды…»
Однако, я не очень то верю, что католическая, равно как и любая  другая их церковь, сможет оказаться способной на такой поворот. По правде сказать, совсем не верю.
Более того, руководствуясь библейским законом «по плодам их узнаете их», кажется невозможным не сделать вывода, что католическая церковь вовсе не является христианской церковью, и даже, судя по её истории,  никогда ею не была.
И то. Ведь христианство из своего источника в Иерусалиме проникало в Европу и распространялось в ней решающим образом путём инфильтрации. Множество никому не подотчетных проповедников бродило по Европе, и каждый проповедовал, но  не Христианство вовсе, а собственное его понимание, собственную ересь. Ничего путного выйти из этого не могло и, как мы видим, не вышло, а вышла только для каждого места своя уму непостижимая смесь ересей.
Другое дело Россия. Подобная инфильтрация веры на Русь была невозможно  затруднена природой и географией и поэтому не состоялась. А когда пришло, время состоялось крещение всей Руси, и разом. Мы получили веру цельную, неискаженную, идущую прямо от апостолов Христа и оберегаемую не только самой церковью, но ещё и государством.
А Европа и до сих пор в язычестве.   
Ей по сути дела и каяться то рано. Сперва нужно креститься во Христа.

В отличие от Католической церкви, прямо виновной во вряд ли обратимом развращении окормляемых ею народов, на нашей Православной церкви такой полноты вины нет. Хотя развращенность русского народа имеет, конечно, место.
Во-первых потому, что всё советское время, когда церковь считалась отделённой только от государства, она в действительности была отделённой от народа, это главное, и загнана в резервацию. И не просто отделенной каким-то указом, а отделенной под угрозой немедленного и полного искоренения самой церкви и физического уничтожения её служителей. С большевиками шутки были плохи.
А во-вторых потому, что развращенность русского народа носит другой характер, поскольку он, будучи изолированным от Запада, не успел заразиться его гибельными пороками. Его болезнь вообще легче.
В этом единственное, и, кто знает, может быть, достаточное, оправдание  существования советской власти, советского государства и большевистской партии.
Русский народ никогда не поклонялся западной «троице», зато под водительством Партии он десятки лет откровенно бил баклуши или имитировал труд, пьянствовал и был не то чтобы атеистом, но полным религиозным невеждой.
Не успел вкусить он и  от «западной демократии», в силу того, что не был для этого достаточно развращен, хотя в последние пятнадцать лет сделал в этом смысле большие успехи, что чрезвычайно радовало наших  западников.
Думаю, что наша Православная церковь более всех других христианских церквей готова повести свой, и не только, народ к истинной Троице, ей бы только вновь обрести утраченное за многие годы отлучения от народа уменье быть настоящим пастырем. Тогда будет надежда, поскольку наши пороки хотя и тоже отвратительны, но несравненно легче излечимы.
Церковь с совершенно определённой и откровенной помощью общества и государства должна интенсивно трудиться, чтобы Россия начала осознавать себя по большинству своему  православной страной. 
Движение России в этом направлении, и как можно более быстрое, будет, по моему мнению, с облегчением и удовлетворением воспринято и большинством нехристианских конфессий во всём мире, ибо оно означало  бы в первую очередь отказ от намерения присоединиться к исповедующим дьявольскую американскую «троицу», которое в начале 90-х годов мы было уже провозгласили. А в этом гарантия свободы и жизни и для самих этих конфессий.
Конечно, это может показаться парадоксальным, но одна только ясная демонстрация государством и церковью таких твёрдых намерений  кардинально помогут России разрешить, наконец, болезненный чеченский (или даже шире, кавказский) вопрос.
Первым же следствием этого будет полная изоляция чеченских «борцов за веру» от мусульманского мира, ибо между  исламом и православием нет проблем, стоящих войны.
А корни чеченского терроризма, несмотря на внешнее сходство террористических актов в России с другими, растут совсем из другого места.

В последнее время в обществе совершенно исчезли   ещё недавно такие волнующие разговоры  о русской национальной идее. Будто уже решили, что ничего исключительного в русском народе нет, а, стало быть, не может быть и никакой особой для нас идеи, а достанет и «общечеловеческих» ценностей  по американскому образцу, только покобенимся немного, попривыкнем – и хватит. 
Или её всё-таки нашли, свою, но поняли, что столько уже всего натворили и с экономикой, и с народом, и с верой, что лучше, пока  не обретём вновь человеческого облика, воздержаться от этой опасной  темы.
Когда-то Бог сделал евреев своим избранным народом. Но поскольку они, «жестоковыйные», как он говорил , столько раз предавали его в библейские времена и предают сейчас, поклоняясь вместе с Америкой её «троице», он, похоже, сделал иной выбор.
Всё сходится так, что сегодня избранным, но без еврейского высокомерия, стал русский народ. Но его исключительность для такого выбора может быть и не в нём самом, что не даёт ему права возгордиться. Она ОБРАЗОВАЛАСЬ только оттого что в то время как большинство прежде христианского человечества отпало от Христа и стало поклоняться иной «троице», он же  внутри себя ОСТАЛСЯ  ВЕРЕН Христу.
Исключением русский народ СДЕЛАЛИ сами отпавшие от Христа.
Конечно, есть большая натяжка в том, что только что сказано, «ОСТАЛСЯ ВЕРЕН Христу», ибо русский народ в вере пока откровенно слаб.
Но и у Христа не осталось иного выбора, как уповать на Россию. Либо уж творить новое человечество.
Конечно же Он знал наперёд, что будет так, как стало. И нашу, русскую, судьбу он определил ещё при сотворении мира, а не сейчас, от безысходности. Он сурово испытывал, но всегда оберегал нас.
Он не просто дал нам , наравне с другими народами, землю для возделывания. Он дал нам пространство, необъятное и суровое, чтобы мы, очеловечивая его, укрепились и выросли, и ещё для того, чтобы оградить нас от чужого дурного влияния.
Должно быть, с той же целью Он дал нам язык, несравнимый ни с одним другим по богатству и мощи и совершенно непостижимый для иностранца.
Ещё одной божьей защитной мерой стало самодержавие, и не только оно само, но ещё больше наша глубинная и неистребимая потребность в нём.
Но главная наша защита это исключительная и ещё более чем язык непостижимая для неродного человека Православная вера. 
Неужели же мало для национальной идеи, не обмануть Его в Его в упованиях на нас.
Конечно, русскому народу ещё только  предстоит осознать себя православным народом. Помочь ему первому в этом, вот на что должна душу свою положить Русская Православная Церковь.
Но более и более того, так случилось, что она одна-единственная осталась в истинно Христовой вере.  И настоящее предназначение её – стать в русской квашне драгоценной закваской  для возрождения и распространения этой веры на всей земле.
Это миссия.
А вот неизбежное, как я уверен, и близко грядущее наше всенародное осознание своего православия в качестве национальной идеи есть кошмар и  главнейший страх всей западной цивилизации.
Запад не любил нас всегда и никогда не хотел нам добра. Мы тысячу лет были ему укором, и опять станем. И он делает всё, чтобы ход осознания замедлить или направить в другое, безопасное для себя русло.
Существенная роль здесь отведена ими идее экуменизма, возможно, самой лицемерной и самой опасной идее современности.
Вот, для примера, как она реализуется.
Меня, как и многих других, частенько останавливают на улице «Свидетели Иеговы» и вовлекают в специфические беседы. Ходят они всегда  парами, должно быть, так надежнее всего ловить заблудшие души, и по всем парам видно, что они подготовлены для такого рода бесед по одним и тем же методикам, более всего как раз и видно, что их именно готовили, с определенной целью готовили, и на определённую категорию собеседников.
Люди это по большей части уже пожилые, в советское время, а это большая часть их жизни, к любой вере опасливо равнодушные, а то и бывшие активные атеисты, а стало быть, ни в какой вере не укоренённые.
Однако, бывают и молодые, но вовсе не из религиозных семей,  внезапно и немотивированно пришедшие к истинной, как они говорят, вере.
Мне бывало страшно интересно узнать, почему это они, всё равно и молодые и пожилые, как только в перестройку сняли запреты на веру в бога, не пошли  искать своих родных богов на советских пепелищах, ведь все же знали, что живут в традиционно православной стране и что их предки, и близкие и далёкие, все были православные, а впали в блуд и вдруг поверили в богов, которых отродясь на Руси не бывало. Ведь человеку внутренне свойственно, после пожара ли, после нападения врагов, после плена ли, возвращаться в родные места и искать могилы предков, пепелища родных дома и церкви. И такой вопрос я задавал непременно в качестве пропуска к дальнейшей беседе. Вот, говорю, не могу я этого вместить, объясните.
Они одинаково отвечают, что поняли, будто эта их вера – истинная. Тогда я говорю, так выходит, что сорок поколений ваших предков заблуждались, веря в их Бога, и каждый от рождения и до смерти.. А вам, говорю, только позавчера разрешили во что-то кроме коммунизма верить, и вы сразу всё так хорошо поняли, что тысячелетнюю веру отринули, свою неведомую нашли, и на  могилах предков пляшете.
Только некоторые после этого не сворачивались и не оставляли меня в покое, а пытались перевести разговор в примирительное, как им казалось, да и мне, по правде сказать, по началу тоже, русло.
Да и что мы, право, спорим, говорили они, ведь бог-то един, на всех и для всех, и вы, как умный человек не можете с этим не согласиться. Я, польщенный причислением к умным, с этим соглашался. Но всегда после этого чувствовал себя как-то нехорошо, чего-то в этой простоте недоставало, а потом, когда от них уйдёшь, что-то тревожило.
Похожее чувство возникало у меня, когда я слушал или читал что-нибудь эдакое, экуменическое.
«Бог – един!» - сказал я себе ещё раз, и опять с этим согласился. И сразу же захотелось из этого согласия как-то выбраться.
Ведь если с этим согласятся ещё и другие, а это вполне возможно,  то нам всем придётся верить в какого-то другого бога, не того, привычного, своего, а другого, годного и для других тоже. Ведь это точно уже будет не прежний мой бог. Выходит, что я предал своего бога, и это предательство есть обязательное, наипервейшее условие, чтобы поверить и поклоняться общему, и другими тоже признаваемому богу, но не моему, вот в чем катастрофа.
А мне, индивидуальному человеку, непременно хочется иметь своего личного, персонального бога, а не того,  с которым общаются и к которому обращаются все. В этом желании иметь личного бога нет ничего предосудительного, и, наверное, нечто подобное давно уже сказано религиозными философами. Да что это я так, «непременно хочется иметь», у меня и есть личный бог, он только мой, и никакого другого мне не нужно. И он, мой личный бог, единственный фундамент, единственный несущий каркас того существа, которым я являюсь. Отнять у меня моего бога, значит меня как человеческую личность обрушить.
В этом и состоит задача всякого рода «экуменистов». Стоит только убедить человека, что бог един для всех, и его, человека, уже можно брать голыми руками, можно его личную веру ставить под сомнение, вот и увяз коготок.
Сколько бы не был бог един для всех и как бы легко не было с этим согласиться, верить-то человек должен в своего, и только в своего, и даже именно персонального своего бога, иначе ведь и веры настоящей не получится. Общий для всех бог как бы и вере моей в него не очень-то нуждается, у него таким как я ведь и числа нет, обойдётся, по крайней мере, и без меня. Но мне-то самому нельзя так, чтобы он без меня обошелся. У меня непременно должны быть с богом личные отношения, а не в толпе со всеми. 
У нас и в «Символе веры» записано, что бог един, вот я в него и верю, это и есть мой Господь. А всякая другая вера, в бога не моего, и вовсе не есть вера в бога.

 

Глава 10.

Технический прогресс и бизнес.

Как то не принято и даже совершенно невозможно стало считать иначе, что именно благодетельное просвещение через порожденный им технический прогресс даровало всему человечеству разнообразные блага, которым без удержу пользуется его лучшая и просвещеннейшая часть, что           технический прогресс, является будто бы прямым следствием, плодом просвещения.
Думаю, что это не совсем так. По крайней мере не прямым. Прямым  следствием просвещения  является как раз массовое распространение пороков, развращение людей, что, в свою очередь, как уже было сказано, порождает в обществе множество  странных и противоестественных потребностей.
А вот уже для их удовлетворения, поскольку тысячелетние трудовые навыки людей, их орудия труда и благодатные возможности природы оказались не в состоянии с ними справиться, и надобен технический прогресс, потребность в котором никак не может быть выведена из естественного хода жизни, доказательством чему служит вся многотысячелетняя и весьма в смысле «прогресса» неторопливая история человечества.
Когда же народ не развращен, технический прогресс ему не нужен вовсе.
Нельзя не заметить прямую и сегодня особенно наглядную связь, что чем более развращен народ, тем больше у него признаков этого самого «технического прогресса».
Но вот что интересно, прогресс вроде бы идёт, экономика стремительно развивается, растёт производство множества ранее невиданных товаров и услуг, а человек никак не успокаивается, он всё более и более неудовлетворён, у каждого, и богача и бедняка, в любой момент времени чего-то да не хватает, за чем то ему нужно ещё гнаться, чего то достигать. Этого никогда не бывало раньше.
Добродетельная Европа эту жажду от новых потребностей утоляла исключительно за счет ограбления других стран, европейская натура и их вера позволяла делать это без угрызений совести. И пока без особых последствий, которые вполне могли бы ожидаться.
Россия же в силу своей веры и менталитета на нечто подобное пойти не могла, других же путей она не то чтобы не нашла, а их и вовсе не существует. Поэтому то в нашем обществе, тоже, увы, вступившем на путь «прогресса», стремительно нарастало напряжение, которое в конце концов, разрешилось революцией.

Невозможно в связи с «прогрессом» обойти вниманием такое понятие как «бизнес». И даже отделить определённо одно от другого тоже нельзя.
По мнению «цивилизованной» части человечества он, частный, разумеется, бизнес, и двигатель прогресса  и благороднейшее из занятий человека, он и, что лицемернее всего, единственный способен победить бедность и достичь всеобщего процветания...
В действительности же благодетелем человечества он не был никогда. Правду говорили классики марксизма-ленинизма.
Но если при классиках бизнес почти целомудренно ограничивался простым удовлетворением готовых человеческих потребностей и пороков большинства населения, а расширенным  и извращенным – только потребностей и пороков элит, то в веке ХХ-м он вышел на качественно новый уровень.
Через просвещение, вначале этими «просветителями» были книги, газеты, театры да живой пример элиты, а позже уже к ним добавились радио, кино, телевидение и всепроникающая реклама, он не только сделал извращенные потребности и самые гадкие пороки привлекательными и общедоступными, но и, опираясь на святость прав человека, убедил общество в правильности «христианской» терпимости к ним, в допустимости их и даже невинности.
А дальше уже как бы сама собой родилась огромная индустрия удовлетворения этих потребностей и пороков, и не только она, но, с помощью всё того же просвещения, ещё и совершенно новая индустрия создания  никогда ранее невиданных противоестественных потребностей или даже, этого обычно бывает достаточно, их иллюзий, и новых пороков.
А из грешного человека в смысле потребностей и пороков много чего можно извлечь, особенно, если позволить ему считать себя самого мерой всех вещей и снять нравственные ограничения
Именно в этом вся суть того, что называется бизнесом, вся суть товарного производства вообще.
Становится понятнее призыв антихриста Фридриха Ницше: «Сокрушите! Сокрушите добрых и праведных!!». Ведь добрые и праведные несовместимы с бизнесом.
И это сокрушение добрых и праведных удалось в Европе и Америке вполне.
Замечательно, что здесь интересы бизнеса совпадают с интересами правящих элит, именно поэтому они и дружат семьями. Ведь развращенным человеком легче управлять, он опрощается, идиотизируется ( от слова «идиот») тем, что из него самого извлекается и что просто, в сущности, удовлетворяется.

Усилиями бизнеса человек из «золотого миллиарда» стал вдруг потреблять от природы в несколько сот раз больше чем человек в этот миллиард не попавший. Но если бы он потреблял действительно, да хотя бы и на говно переводил, всё польза. А то ведь и этого не получается. Одно бессмысленное, безответственное уничтожение невосполнимого ресурса жизни на земле, расточение одно, и загрязнение природы. А человек этот ещё и неизвестно откуда уверен, самоуверен, что имеет на это полное и неоспоримое право.
Поэтому Запад вовсе не есть общество потребления. Он общество уничтожения. А свободный бизнес – постыднейшее и вреднейшее из занятий человека, поскольку не является  и в принципе не может быть ничем иным кроме как инструментом этого уничтожения.

 

Глава 11.

Прогресс для человека?

Но что же нам дали сто лет технического прогресса, и дали ли?
Есть замечательная книга А.Н. Энгельгардта, профессора одного из петербургских университетов, а потом, волею обстоятельств, помещика в Смоленской губернии. Причем, Энгельгардт был не столько помещиком, барином, сколько настоящим хозяином и работником на земле, правда, по стечению обстоятельств, поскольку земля стала для его семьи единственным источником средств к существованию. Называется книга «Двенадцать писем из деревни» и охватывает период с 1872 по 1887 годы.
Со многими интересными , а теперь уже и драгоценными подробностями он рассказывает, что жила русская деревня, то есть, почти вся Россия, трудно, тяжело и много работала, а питалась и одевалась просто, без затей, как позволяла и требовала природа. Землю пахали сохой, на лошади, конечно, и лошадей тех было чаще всего одна-две на крестьянскую семью.  А к плугам ещё только присматривались. Удобрений не было никаких, кроме, произведённого естественным путём, в крестьянском же хозяйстве, навоза. Тракторов и автомобилей – ни одного, а самые простые сельскохозяйственные машины только-только стали появляться. И дорог не было, да и зачем бы им быть, и железобетонных да ещё и автоматизированных коровников, свинокомплексов да птицефабрик. И Героев труда. Много чего не было.
Сейчас в деревне лошадей нет. Соху можно посмотреть только в столичном музее. . Навоза тоже нет. Зато есть миллионы тонн разнообразнейших удобрений. Есть миллиарды (поверить невозможно, но ведь и вправду – миллиарды) лошадиных сил в тракторах, автомобилях да других машинах. Почти везде есть дороги, пусть они и не всегда хороши. Есть электричество, телевидение, связь, газ, хотя тоже не везде и не у всех. Скачок в развитии– невероятный. Это ещё в деревне. А в городской жизни и в промышленности так там вообще полный переворот.
Немного, в этой связи, о качестве жизни как таковом.
Конечно, дать бесспорное определение чрезвычайно сложно, и я не стану пытаться, однако и без определения понятно, что у каждого народа оно будет своё, а порою настолько своё, что не сможет быть принято другим народом.
Поэтому коснусь только самого простого, самого примитивного понимания качества жизни, того, которое доступно и мило европейцу и североамериканцу.
Конечно для них это то, ради чего человек зарабатывает свои деньги: избыточно обильные и доступные в любое время суток еда и выпивка, и супер-гипер-маркеты, где запасы еды и выпивки можно с большим самоуважением  пополнить; множество ненужной одежды и привычка менять её, не доносив,  по любому дуновению моды; престижный автомобиль и  возможность поменять его почти как одежду; просторный дом, набитый сверхсовременной бытовой техникой; доступное образование, качественное медицинское обслуживание, да ещё возможность съездит в туристическую поездку за рубеж с почти не тайной надеждой на экзотический секс, а главным образом для того только, чтобы убедиться как надежно далеки люди в других странах и от твоего уровня благосостояния и, что ещё главнее, от твоего понимания качества жизни.
Это, конечно, не всё ещё, но основное.
Не трудно представить себе жизнь человека конца XIX века, каких-то сто с небольшим лет назад, совсем в сущности недавно.
Из литературы, из совершенно ещё живой истории мы много об этой жизни знаем. Только что появились железные дороги и поезда, по улицам столиц забегали автомобили. А в домах аристократов и фабрикантов зажглись первые электрические лампочки, чудо техники и комфорта. Вот и всё, да и это только для ничтожной части населения. А в остальном жизнь человеческая была практически такой же как и две тысячи лет назад.
Не знаю, когда появился термин «технический прогресс», но может быть, тогда же, в конце XIX века. Словарное значение слова «прогресс» понятно, это движение в положительном направлении, вперёд, к совершенству. Но мне кажется, что и тогда и сейчас в это слово в действительности вкладывается несколько иной смысл.
Никого не интересовало, было ли это движение действительно в положительном направлении, но большинству нравилось, они были уверены, что прогресс только для того и существует, чтобы создавать человеку всё больше и больше комфорта, всё больше и больше разнообразнейших удобств. Да ведь в сущности мощнейший производственный потенциал самых продвинутых  в смысле «технического прогресса» стран в конечном счёте производит, кроме еды, питья и одежды, только оружие, удобства или  развлечения. И, конечно же, средства воспроизводства самого себя, прогресса, то есть.
Именно этим «прогрессивное человечество» одержимо занимается уже более ста лет.
Чего же достигло оно? Очень интересно.
В принципе, и вряд ли кто станет с этим спорить, вся порожденная «техническим прогрессом» техника, которая служит человеку и в общественном производстве, и в личном бизнесе, и в быту, призвана главным образом экономить человеку его время за счёт повышения производительности труда во всех сферах деятельности, за счет скорости перемещения в пространстве и его самого и его товаров, ну и, конечно, облегчить ему  чисто физическую составляющую труда и сделать любой труд более приятным.
Так вот, судя по технической вооруженности, у человека уже должна появиться масса свободного времени, его должно быть столько, что и девать некуда. В особенности это относится, конечно, к европейцу и американцу.
А что мы видим в действительности?
А видим мы, что «технический прогресс» производит совсем не свободное время, а суету жизни, которая поглощает не только время, якобы сэкономленное, к примеру, самолётом, но и то, которое оставалось у человека свободным  ещё с тех самых пор, когда ему нужно было ходить пешком, топить печь, носить коромыслом воду и работать в поле с сохой да косой.
Здесь очень характерен феномен появления и существования самого массового и самого известного продукта прогресса – личного автомобиля. Его и создали вроде бы для того, чтобы за счёт скорости передвижения создавать человеку ресурс свободного времени. А на деле времени он совсем не экономит и создан, так получается, только для того, чтобы на нём ездить.
Автомобиль, чтобы на нём ездить. Самоцель.
Точно так же и пылесос, и микроволновая печь, и упомянутый самолёт…
Да, с экономией времени что-то не получилось.    
Но дело не только во времени. 
Чтобы человек чувствовал себя в жизни комфортно, в состоянии умиротворения и покоя должна пребывать его душа. Если душа в беспокойстве и суете, никакой избыток скорости передвижения, бытовой техники, еды и питья компенсировать этого не сможет. А вот одно душевное равновесие  может компенсировать многое. Или даже всё.
Добавил ли весь технический прогресс хоть немного душевного комфорта? Ответ совершенно очевиден. Не только не добавил, но и лишил последнего, превратив жизнь в безумную гонку за «благами цивилизации», да ещё и сделав эту гонку единственным занятием и смыслом жизни.
Есть и другие последствия «технического прогресса».
Создав глобальную систему коммуникаций, доступную уже каждому человеку, телевидение, мобильную телефонную и телевизионную связь, Internet, он вместо ожидаемого сближения, соединения человечества, отдалил людей друг от друга, даже родных и близких, дав им суррогат общения.
Пошатнулась и накренилась семья, основа общего человеческого жития, его главный дом. И последствия этого ещё впереди, и они будут чрезвычайными.
Раньше, каких-нибудь лет сто назад, человеку, проснувшемуся утром, некуда было идти из его дома, из семьи и незачем. Женщина крестилась на иконы и шла в хлев доить корову, или на огород, или к печи готовить еду. Мужчина тоже крестился, запрягал лошадь, звал сына, кликал собаку и ехал в поле, лес, на покос. К обеду к ним приходила и женщина, с младшеньким, приносила еду. Фактически, даже разделённые  на короткое время каким-то расстоянием, члены семьи, животные семьи, не разлучались никогда, всегда находились в теснейшей семейной связи. Люди проводили жизнь дома.
Сейчас каждый человек в семье, даже малый ребёнок, проснувшись утром и едва умыв глаза, первым делом торопливо собирается и, одинокий, далеко убегает из дому,  не имея возможности захватить с собой хотя бы  собаку, и весь день живёт там один, общаясь зачастую с совершенно чужими, не любящими его и ненужными ему людьми, а возвращаются все в разное время, усталые, раздраженные, всем не до семейного общения, поесть бы да спать.
Прогресс создал мощнейшую всемирную индустрию развлечений, буквально пожирающую время человека, потакающую самым низменным его страстям, оболванивающую и ослепляющую его и подавляющими естественную жизнь его души.
До какой же степени полноты нужно пропитать лицемерием самые «просвещенные», самые «высокоразвитые», самые «продвинутые» народы и государства, чтобы они перестали  замечать, не желали замечать тотального противоречия избранного образа жизни, культивируемой в действительности системы ценностей и целей всем без исключения религиям, всем без исключения заветам всех без исключений богов.
Я даже могу сказать, что сам технический прогресс зарождается в обществе, начинающем утрачивать религиозные, а, стало быть, единственно верные идеалы жизни, и приобщаться к тому, что называется просвещением. Но только стоит ему укорениться, процесс разрушения идеалов и «технический прогресс» приобретают лавинообразный характер, они как бы подгоняют друг друга и остановить их уже нельзя. Что мы и имеем в Европе и Северной Америке.

Современная цивилизация гордится, что ей, и более никому в мире, удалось увеличить среднюю продолжительность жизни человека чуть ли не до 80-ти лет.
Возможно, что с точки зрения простой арифметики это и действительно так. Только я не могу согласиться, что этот показатель имеет безоговорочно положительное содержание.
Человек, всё же, существо духовное, а не скотина на убой, и не машина, и для него важно, что из себя представляет этот дополнительный отрезок жизни, качественно, я имею в виду.
Так вот, современный, цивилизованный человек, человек европейской и американской культуры, расходует всю свою жизнь, вместе с премиальным отрезком, на одну суету погони за материальными благами, на удовлетворение ставших совершенно привычными, но от этого не менее противоестественных, потребностей. Раньше же, когда он был менее цивилизован и жил проще, как и все, у него оставалось время для заботы о душе, на созерцание природы, размышления и молитвы, на воспитание собственных детей, наконец.
А ведь у народов, которых Европа не успела осчастливить своей  «цивилизацией», такое время есть и сейчас.
Может быть, действительным показателем качества жизни человека лучше будет служить отношение продолжительности свободного от суеты  времени жизни, того времени, которое для души, к общей продолжительности жизни. И чем больше эта дробь, тем качественнее живёт человек.   

Так может ли движение человека и человечества, которому мы свидетели, а оно, какое-то, несомненно, имеет место, действительно считаться прогрессом, то есть, движением в общем положительном направлении?
Очень, очень сомнительно.
Или человека, существо по замыслу божьему несомненно духовное, нужно низвести в другую категорию существ, или усомниться в положительности «прогресса».
А вот если бы и у отдельного человека и у общества в целом умножалось количество времени «для души», о чем я уже говорил, возрастала бы любовь и друг к другу, и ко всему сущему, повышалась бы, если так можно выразиться, энтальпия любви, вот тогда появились бы основания говорить о прогрессе человека.

 

Глава 12.

«Не кради.»

Прежде чем в нескольких словах коснуться чисто материальных последствий «технического прогресса», у меня есть желание сделать заявление об исчерпывающей полноценности моего, русского, народа и, даже более того, утверждать, что по совокупности способностей  и вынесенных испытаний он может дать много очков вперёд любому другому народу.
Однако…
Вот для этого «однако» и сделано это, кажется, избыточное от очевидности заявление.
Однако, несмотря на сто лет технического прогресса, который не обошел и Россию, чисто материальная составляющая жизни русского человека изменилась гораздо меньше, чем можно было бы ожидать, или, уж во всяком случае, не так заметно как жизнь западно - европейца. 
Материально самый наш средний и самый массовый человек и сейчас живёт точно в такой же скромности, что и тогда. С этим согласится каждый, кто прочитает книгу упомянутого уже А.Н.Энгельгардта не бегло.
И тогда и сейчас на свою месячную заработную плату человек смог бы  купить до удивления равное количество таких характерных в жизни продуктов как колбаса, хлеб и водка, и точно так же почти вся его зарплата уходила на еду.
Но если ту, стотридцатилетней давности бедность, или, если более деликатно выразиться, скромность, мы ещё понять и за норму жизни принять могли бы, то с нынешней как согласиться? Невозможно. Тем более, что понимания евангельской идеологии непорочности бедности, и даже её богоугодности, в нас уже нет.
Было и есть множество вопросов, над разрешением которых мается человечество. Между тем разрешение их дано Господом, но, конечно же, только верующим в него.
Поскольку, как уже было сказано, за первородный грех Бог наказал всех людей одинаково, не делая исключений и не отдавая никому предпочтения, никому из них, где бы он ни жил, не могла быть дана способность  производить продуктов больше, чем нужно, чтобы его жизнь продолжала оставаться скорбной.
Европа, однако, обошла этот запрет божий и нашла способ, не производя действительно необходимого для жизни продукта больше других, устроить себе гораздо лучшую жизнь, производя за то во множестве продукт не просто бесполезный, но и вредный. Я имею в виду уже упомянутые стеклянные бусы, это вначале, а позже множество другого подобного товара, утоляющего ими же спровоцированные требования порока, моды и престижа.
Подобно библейскому Змею, через зловредное просвещение Европа убедила и другие народы в том, что у них есть потребности, не удовлетворяемые Богом, и что она, Европа, всегда готова это упущение поправить.
И это всё вопреки  божьему запрету, равно распространяющемуся как на отдельного человека, так и на целые народы.
Однако, как бы не изощрялись они, народы и человеки, как бы не исхитрялись, каких бы технических и научных революций не делали, но если других прямо или косвенно не обворовывать, то жить будут в бедности, и только в поте лица есть хлеб свой.
Этот Божий запрет переступить, не согрешив смертно, никому не дано.
Россия, и империей многих народов будучи, и большевистским Советским Союзом, никогда никого не обворовывала, за счёт других не жила. И даже наоборот, многие народы жили с помощью народа русского.
Конечно, природные условия у нас тяжелые, каких ни у кого во всём мире больше нет, так и хочется хотя бы нашу давнюю бедность природой оправдать, но оправдывать то нечего, ведь лет эдак 150 или  200 назад и вся Европа, ныне благоденствующая, точно в такой же бедности жила.
А возьмите Китай, Индию, Восток, Юго-Восточную Азию, ведь природа у них несравненно с Россией доброжелательней. Поразительные культуры, вызывающая восхищение интеллектуальная история. Многочисленные, трудолюбивые, нравственно здоровые народы. По сравнению с ними высокомерная Европа, без преувеличения,  – настоящие варвары.
Но так же как и мы жили и живут по современным европейским понятиям в бедности.
Есть и ещё одно общее у нас с ними. Они, как и мы, ни у кого не воруют. И бедность не считают за порок.
Другое дело Европа и производное от неё - Америка.
Передо мною Библия, открытая на гл. 20 книги ИСХОД. Здесь Десять Заповедей, данных Богом через Моисея всему людскому роду. Я читаю их заново и нахожу, что нет ни одной, ни одной!,  которую высокомерные «цивилизованные» Европа и Америка не попрали бы ногами своими, продолжая лицемерно называть себя христианами. И это – поразительно, что ни одной.
Но сейчас я о двух – «НЕ КРАДИ» и «НЕ ЖЕЛАЙ ДОМА БЛИЖНЕГО ТВОЕГО; НЕ ЖЕЛАЙ ЖЕНЫ БЛИЖНЕГО ТВОЕГО, (НИ ПОЛЯ ЕГО), НИ РАБА ЕГО, НИ РАБЫНИ ЕГО, НИ ВОЛА ЕГО, НИ ОСЛА ЕГО, (НИ ВСЯКОГО СКОТА ЕГО), НИЧЕГО, ЧТО У БЛИЖНЕГО ТВОЕГО»
Европа давно приспособилась жить за чужой счет. Только раньше это делалось через примитивный грабёж и наглый неэквивалентный обмен товарами, когда за уже упоминаемые стеклянные бусы из так сейчас называемых «слаборазвитых стран» вывозилось золото, что отмечено ещё классиками Марксизма – Ленинизма, а сейчас то же самое делается, только респектабельнее, вывозятся драгоценные ресурсы, в том числе и людские, только уже за продукцию «высоких технологий», заменивших простые стекляшки, но стоящих ровно столько же, предметы духовного развращения, закладывающие фундамент дальнейшего безопасного ограбления, да за доллары и евро, которые в сущности, это очень важно понять, те же стеклянные бусы.
Вот эта то форма ограбления и есть самая истинная «высокая технология», позволяющая развращенным народам Европы и Америки жить припеваючи.
Так что, технический же прогресс есть ещё и воровской инструмент, вроде ломика-фомки, в руках у респектабельной Европы

 

Глава 13.

Говно нации.

Нельзя не сказать и о носителях, вернее, о разносчиках просвещения. Конечно, это те, кого мы привыкли называть интеллигенцией.
В наших средствах массовой информации нет- нет, да и снова возникает  дискуссия о месте и значении её в истории народа и страны. А поскольку в дискуссии всегда принимают участие исключительно интеллигенты, то место ей находят во все времена самое достойное, или даже достойнейшее, а значение определяют чуть ли не как судьбоносное.
Интересно, по какому праву эти люди, не только те, которые всякий раз принимают участие в дискуссиях, а вообще все, называющие себя интеллигентами и ощущающими себя как некую общность, в советское время называемую  «классовой прослойкой», включают в эту свою общность, а, стало быть, делаются товарищами им,  Достоевского, Булгакова, Флоренского, Соловьёва, Бердяева, ещё бы царя Соломона да Апостола Павла.
Знают, что делают. Ибо если таких не включать, останутся одни возгордившиеся и зловредные недоучки, неизбежный продукт того, что называется «народным просвещением» и достойные только одной участи – всяческого искоренения.
Сам собою возникает вопрос, а была ли вообще какому-либо народу, государству хоть небольшая польза от того сословия, которое мы называем образованным, интеллигенцией, то есть? За вычетом, конечно, великих.
Есть ли факты, когда она встала во главе какого-то народного движения в положительном направлении, стала инициатором большого дела, спасла бы народ от несчастья и гибели?
Или от неё один вред?
Сразу говорю, народного просвещения в качестве такого большого дела не предлагать, ибо считать его полезным есть ужасное заблуждение, которое не может быть оправдано тем, что оно массовое.
А тому, кто станет возражать против вычитания великих из сословия и скажет, что интеллигенция есть почва для них, скажу, что великие рождались всегда, и до появления этого сословия, а почвой для них скорее была религия.
Не люблю Ленина, однако он был умный человек и толк в интеллигенции знал настолько, что назвал её говном нации.
И, думаю, нескольких слов отдельно заслуживает сравнительно небольшая и весьма неоднородная её часть, называемая элитой нации, и, увы нам, состоящая как из людей, которые входят в неё по полному праву, их меньшинство, так и из тех, кого Ницше определил как  «сволочь людская», кто причисляет себя к элите сам или кооптирован  в неё быдлом нации.
Я уже говорил, не первый, конечно, что прогресс общества, или то, что мы называем прогрессом, невозможен без просвещения. Но просвещение всегда связано с развращением нравов, это неизбежная плата за него, а, следовательно, за прогресс.
Вред просвещения несомненен, и масштаб этого вреда зависит от его распространения.
Всенародное же просвещение есть погибель народа.
Нарастающая же тяга к нему  в действительности есть не что иное как лицемерно завуалированное проявление тяги грешного по сути своей человека к разврату, ибо в голове у него выстроена устойчивая связь, что без просвещения нельзя достичь, нельзя вкусить, нельзя оценить всей прелести разврата.
Мудрые правители от древности до наших почти дней, не знаю, глубиной ли понимания проблемы или одним инстинктом, изо всех сил сдерживали распространение просвещения, чем совершенно напрасно заслужили упреки истории, оставляя его уделом элиты  нации. Именно она, элита, аккумулировала в себе всякие знания, в большинстве своём бесполезные и вредные, и была двигателем того, что теперь называют прогрессом, но платила за это неизбежным собственным развращением. История каждого народа свидетельствует об этом.
Элита подобна нарыву на теле общества. Она создана чтобы оттягивать на себя всю скверну, неизбежно следующую за просвещением, принося саму себя в жертву. На протяжении почти всей человеческой истории, до XIX века, эта санитарная миссия ей удавалась, она локализовывала разврат внутри самой себя, народ же оставался здоровым. 
Таков жребий элиты. И это единственное чем она могла бы гордиться.
Сегодня она эти полезные функции утратила, и даже наоборот, стала общенародным генератором и рассадником разврата.
Где-то это произошло раньше, а где-то позже и где в большей, а где в меньшей степени.
Но везде очевиден результат, и самые всенародно просвещенные страны и народы стали самыми развращенными.
Настоящей же элитой нации, без неё всё же нельзя, были и остаются её жрецы, служители божественного культа, её духовенство. Правда, это я могу отнести только к духовенству православному  и мусульманскому.
Кто-то скажет, что и они не без урода. Это да, но они одни бескорыстно и искренно желают добра своим народам и знают правду, в чем добро состоит.

 

Глава 14.

«Пидарасы.»

Не миновала чаша сия, я имею в виду развращение, и нас, хотя во всё время своего существования большевистское государство тщательно оберегало народ от просвещения и изо всего него учило нас в сущности только грамоте, на хорошем, правду сказать, уровне.
Но не уберегло.
Вспомните, почти пятьдесят лет назад, когда Никита Хрущёв, взбешенный увиденным на художественной выставке, которую потом назвали бульдозерной, топал ногами, сучил кулаками,  призывал все кары на голову устроителей и участников, а в заключение обозвал всех их «пидарасами», а они, посмеиваясь, решили, что Никита имел в виду сказать «педерасты», но так выразился от небольшой грамотности. Потом над этим уже надрывала животики вся советская интеллигенция.
Я же думаю, что грамотность здесь совершенно ни при чем. Больше того, он вовсе не имел в виду сказать «педерасты», он сказал, что хотел.
Да, он не был избыточно образован, но был, без сомнения, незаурядно умным человеком.
Именно Никита Хрущев дал  нам чуть подышать забытым за сорок лет глухого тоталитаризма воздухом свободы и, должно быть, спас нам, задыхающимся, жизнь.
Он хотел нам добра.
Но вдруг обнаружил, что его оттепель первыми оживила не утраченное за годы советской власти трудолюбие или веру в бога, а замороженные споры тех, кого он и называл «пидарасами». Он затопал ногами, но было уже поздно, споры ожили и пошли в рост, а сам он уже не был способен вернуться к великому оледенению.
А «пидарасы» с тех пор чрезвычайно умножились, а  в последние пятнадцать лет даже стали  настоящими хозяевами жизни.
Но кто же они?
Прежде всего это особый биологический вид, известный человечеству с незапамятных времён, но для нас, советских людей времён Хрущева , вполне забытый.
Несомненная заслуга Хрущева в том, что он, сам нечаянно породив, первым обнаружил второе пришествие особей этого вида в СССР  и первым же ахнул от того, что натворил.
Не будучи стеснённым какими-либо формальными  рамками, он классифицировал их как смог. И, оказалось, классифицировал просто,  точно и ёмко.
Само слово «пидарасы», со значением, которое придал ему Никита Хрущев,  вполне заслуживает того, чтобы его внесли во все  словари, и без поправок от избытка образования.
Вот некоторые признаки классифицированного Хрущевым вида.
Демонстративное публичное добровольное служение греху и порокам, открытое и активное прославление, украшение их с целью растления простодушных, детей и молодежи в первую очередь, и приобщения их к греху и пороку, вызывающее глумление над нравственностью, религией и Богом.
И перед вами – «пидарас».
Характерная же  для многих из них нетрадиционная сексуальная ориентация, при всей  её омерзительности, здесь всё же вторична.
Тьмы и тьмы их заполонили телевидение, большие и малые театры, кино, радио, редакции газет, издательства и т.д. и т.п. Они везде. И не просто везде, они везде хозяева и законодатели мод.
А у Православной церкви по Первому каналу– десять минут эфирного времени по субботам!
Они – звёзды! Не более и не менее.
Они творцы! Это по всем каналам, и круглые сутки, скачущее, кривляющееся, заголяющееся, орущее мерзости племя – творцы?
Я слышал в одной из программ по TV, что педераст Рудольф Нуреев во время танца как бы оставался наедине с самим Богом. Он творил! Содомит наедине с Богом? Господь поделился с ним своей тварной силой? Какое кощунство!
А у Православной церкви – десять минут раз в неделю!
Их неутомимая и многогранная  деятельность, направленная на растление народа, ведётся  исключительно в собственных корыстных интересах. Ибо только глубоко растленный народ даёт возможность «пидарасам» процветать самим  и воспроизводить себя в устрашающе нарастающем количестве и естественным путём, и на всякого рода «фабриках звёзд».
В этом угаре им и дела нет до того, что их деятельность  губительна для народа и государства.  
Поле, которое они  неутомимо возделывают, сами они называют «любовь».
Нет, нет, это не та любовь, которую имел в виду Христос, говоря «Да любите друг друга!» Это не любовь  супругов друг к другу, детей к родителям или родителей к детям. Это не любовь к человеку вообще, природе или своей собаке. И, конечно же, не любовь к Богу.
Они воспевают то, что называется «траханье», и не просто «траханье», а «траханье» всеобщее, взаимное, перекрёстное и, что лучше всего, извращенное.
Они сделали «траханье» смыслом  жизни, и навязывают этот смысл всем нам.
А у Православной церкви – десять, десять! минут в неделю!
У «пидарасов» есть своя специализация.
Самые развращенные из них, место которым в кунсткамере, учат нас любви.
Подонки – нравственности.
По девятому разу вышедшие замуж или женившиеся и везде бросившие своих детей – семейной жизни.
Хамы – хорошим манерам.
Тупицы – чувству юмора.
А глупцы – уму-разуму.
Странно, но всё это поощряется властью.
Власть, потакая дурным вкусам, предоставляет растлителям лучшие залы, вплоть до кремлёвских. Она даёт им лучшее время на телевидении. Она считает для себя за честь присутствовать на их юбилеях, концертах, презентациях, бенефисах, обнимать их и целовать. Она награждает их государственными орденами и почетными званиями,  называет в их честь центральные улицы городов.
Кому ещё бывает такая честь да так много?
А Православной церкви на всё про всё - шестьсот секунд!
Было бы совсем невыносимо смотреть на происходящее, на это не просто попустительское, но явно поощряющее развратителей поведение власти, если бы я не заметил, что вопреки этому, ни одному из «пидарасов» не удалось ещё и, я надеюсь, никогда не удастся избежать Божьего, а на кого же ещё уповать, наказания. Хотя сами  они изо всех сил делают вид, что либо не замечают этого, либо относят всё на волю несчастного случая.
Но все они своё получают.
Либо их дети ещё более выразительные  ублюдки. Либо  сами они умирают в.одиночестве и забвении, маразме и нищете, в собственной блевотине и в муках. Либо спиваются с круга. Либо получают пожизненную дурную болезнь. Вот бы ещё приказать хоронить их на могильниках для ящурного скота вместо того, чтобы соболезнованиями первых лиц государства по случаю смерти кого-либо из них провоцировать неуместную всенародную скорбь по этому поводу.
Это при их то привычке к блеску и славе.
И никому из них незнакомо счастье настоящей любви и семейной жизни. Сам Господь лишает их этого.
Но не слишком ли мы  уповаем на Бога в своих собственных и от нас зависящих делах. Неужели у народа пропал инстинкт самосохранения, а у государства недостаёт ума и власти, чтобы прекратить этот разрушающий и человека и государство шабаш.

 

Глава 15.

И в заключение.

Одно время мы были озабочены поисками национальной идеи, будто нутром понимая, что без неё нельзя жить.
Что ж её искать, она всегда в нас. Даже если мы не осознаём этого.
Она в русском Православии. Жива в церкви, а в народе – пока в анабиозе.

У кого-то из великих наших философов, не помню точно, Флоренского ли, Бердяева или Булгакова, я встречал, что в сердце у каждого человека есть пустота, и не просто пустота, а пустота в форме Бога, предназначенная поэтому ему одному.
Ничто, ни человеческая любовь, ни деньги, ни работа, ни книги, ни искусства, ни путешествия, ни страсти, ничто не может её заполнить. И человек остаётся, и сам ощущает себя так, пусть даже только временами, если и не совсем пустым, то каким-то не вполне завершенным что ли , чего-то существенного ему недостаёт, и он в беспокойстве. Хотя кажется, что всё для комфортной жизни у него есть. А вот когда Бог собой заполняет эту, предназначенную ему пустоту, человек успокаивается, устраивается, угнездяется, если так можно выразиться, и перестаёт метаться в поиске чего-то неизвестного, но совершенно, оказывается, необходимого. “Беспокойно сердце наше пока не успокоится в тебе, Господи.”
Именно благодаря Богу в сердце, Православному Богу, русский человек всегда, когда верил, чувствовал себя в его суровой жизни основательно, уверенно и спокойно.
Во всех своих делах уповал на Бога. Он обращался к нему в молитве: «Хлеб наш насущный дай нам на сей день», крестился, кланялся и шел в поле, где работал до изнеможения. И хлеб у него был. Он говорил: «Господи, благослови!», плевал на ладони, брал в руки топор и шел рубить дом. И дом у него был. Он был верующий человек, знал добро и зло, и когда грешил, то непременно шел в церковь просить у бога прощения, был уверен, что тот ему всё простит, если раскаяние будет искренним.                
Когда же в Россию пришли большевики, произошла катастрофа всей жизни. Они сказали, что бога теперь нет, что бог умер. И сказали так, что возразить было невозможно. И ещё они сказали, поскольку знали что человеку непременно нужно на кого-то уповать, что уповать теперь нужно только на их власть. А чтобы им в этом окончательно поверили, они отняли и запретили человеку все средства, с помощью которых он мог самостоятельно добыть хлеб и построить дом. Да что там хлеб или дом, обогреться, живя у леса, и даже напиться из реки  человек помимо власти уже не мог. Но всё это власть обещала дать сама, нужно было только делать, что велят, а за всем необходимым занять очередь.
И каяться стало не перед кем, да и не в чем, ибо если бог отменен, то отменен и грех.
Семьдесят лет такой жизни исказили человека. Он разучился отвечать за себя, за свою семью, за свои действия и бездействие.
Так что вернуть человека Богу, а Бога человеку, это ещё не всё. Нужно ещё и терпение, и время, чтобы поправить искажение, и заново научит его отвечать за себя, уповая, конечно, на Бога.

Но чтобы вновь обрести свою Православную веру и укрепиться в ней вполне, нужна вначале умеренная, а далее всё более углубляемая изоляция от западного мира с его чрезвычайно заразной системой ценностей и его ересями.
Это может показаться неприемлемым и невозможным, но только до тех пор, пока не придёт понимание, что иного – не дано. Окончательно не дано.

Конечно, мы всё ещё живём в неустройстве. Но ищем причины этого вовсе не там и находим совсем не те.
Подумать страшно, мы стали народом, в котором никто друг за дружку не молится. Живёт человек, суетится, и никому  во всём мире не интересен, никто ему здоровья и счастья у Господа не просит. Разве кто за выпивкой, от себя самого, полупьяного, что пожелает.
Сирота каждый человек в России.
Это то сиротство, от которого только Господь спасти и может.
И мёртвые наши, там, на том свете, такие же несчастные.
Каково им , когда здесь их никто не помнит, не просит за них у Господа.
И какая же, должно быть, у них радость, какой праздник бывает, когда после стольких лет беспамятства вдруг кто-то за них свечку в храме поставит, да помолится.
Так что радовать умерших, поминая их и молясь за них, – такая же обязанность доброго человека, как и забота и молитва о живущих.
А несчастными мы перестанем быть, когда молиться начнём друг за дружку.

Непременно, непременнейше нужно учить детей Православной вере как основному, стержневому знанию жизни. Всё же остальное приложится ему.
Без понимания этого выпадает человек даже из всего животного мира, поскольку родив детёныша, не знает, чему же его научить, чтобы он надёжно мог жить самостоятельно, не говоря уже о том, чтобы был счастлив. Он  мечется, ищет, страдает, но, сам не имея веры, чаще всего ошибается.
Однако, нельзя не признать тяжелый факт, что сегодня человеческий детёныш, наученный родителями жить по закону Божьему, неизбежно выпадает из общества, давно живущего по другим законам, созданным только человеком. По закону божьему он пока не жилец, и в этом обществе, и вообще на свете.
Мыслимо ли это?
Но разве не правильно, что детей нужно рожать только тогда, когда точно знаешь, чему их научить. Иначе ты производишь их не для жизни, а на погибель. Это против природы.
Не потому ли у нас и рождаемость упала, что природа паузу взяла, пока не поймём, чему детей учит нужно. 
А учить их нужно…
Как если бы родители знали, что их ребенку предстоит быть рыбаком и именно у воды  добывать хлеб свой, они непременно научили бы его плавать, и плавать хорошо. Ибо не может же человек, кормящийся от воды и у воды живущий, попавши в воду, сказать: я – не рыба, но человек, а потому не поплыву, а пойду к берегу по дну. И ещё научили бы любить твёрдую и надёжную землю и всегда искать её, стремиться к ней как к месту спасения и упокоения. А земля эта – Бог.

Царь Соломон молил Господа:
«Двух вещей, я прошу у тебя, Господи. Не откажи мне прежде, нежели я умру.
Суету и ложь удали от меня.
Нищеты и богатства не давай мне. Питай меня хлебом насущным.»
Это и действительно всё, что человеку нужно.

Ни у кого нет достаточных, исторически проверенных аргументов чтобы  утверждать, что западный образ жизни есть тот, к которому нужно стремиться, и упрекать страны и народы в дикости только на том основании, что они этого вместить не могут. Особенно часто пеняют за это нам, русским.
Этот образ жизни не нам не годится, а всем, им в том числе.
Западу предстоит ещё осознать это.
А пока нам его жалеть нужно, как жалеют убогих, чувство по отношению к Западу для нас, русских, отнюдь не новое.

Избави нас Господь от экуменизма и культурной глобализации, насильно насаждаемым сейчас Западом на основе их собственных религиозных ересей и культуры, предлагаемой в качестве культуры всеобщей.
Ни к чему доброму это привести не может, поскольку стоит всё не просто на безбожии, но на вызывающем поклонении дьяволу и греху.

И, кажется, на земле было несравненно меньше проявлений взаимной неприязни, когда мы меньше бы общались, а больше сидели дома и молились своим собственным богам.
Как говорил уже упоминаемый Лао-цзы: «Пусть соседние государства смотрят друг на друга, слушают друг у друга пение петухов и лай собак, а люди до самой старости и смерти не посещают друг друга.»

Губительно для народа, когда у него нет правителя с полнотой власти.
Беда, если правительство избирается, да ещё и по частям, и становится тем, чем оно не должно быть никак – слугой народа. Это означает, что оно становится слугой его пороков.

Юрий Стругов.

Москва, тел. (495) 658- 36- 27; (495) 347- 24- 72.

"derzava.com"