Вопросы нешуточные, и я намеренно свожу их к антиномии, потому что обывательский компромисс между ними невозможен. Нам надо ясно понимать, для чего мы - Россия - живем. Собственно, это понимание, этот опыт и составляет красную нить - и основное противоречие - русской истории и культуры, начиная, по меньше мере, с ХVII века.

 О чём спорили наши предки?

Вспомним знаменитый раскол ХVII  века, когда значительной части верующих русских людей показалось, что повредился Третий Рим, изменил вере отцов, а потом, при Петре, и вовсе «вестернизировался». Тогдашнее противостояние между царем Алексеем, патриархом Никоном и частью православного народа стало очевидным проявлениемкоренной антиномии христианства между бесконечным (небесным) предназначением человека (народа) и его земным историко-культурным («технологическим») существованием. В той мере, в какой каждый из участников драмы XVII столетия был прав, он держался одной из сторон этой антиномии в ущерб другой (и потому, в конечном счете, оказывался в одностороннем прельщении). Ни чисто монастырский Новый Иерусалим, ни «имперский» Третий Рим, ни законченное «отеческое предание» не дают в отдельности разрешения указанной антиномии: ее дает только превышающий человеческое разумение ход метаисторической работы, где по благодати Божией становление может совпадать со ставшим, а может и расходиться с ним.

Ровно так же, и даже ещё более катастрофично, решался этот роковой русский вопрос при Петер Великом. Решительное духовно-онтологическое отличие Санкт-Петербурга от Киева и Москвы - и вместе с тем Руси классической от России модернистской - заключается в его двойственности. С одной стороны, это все та же Святая Русь, с другой - это Русь, взглянувшая на себя безбожными (секулярными, «слишком человеческими») глазами. «Западниками» были и отец Петра I, и Борис Годунов, и в некоторых отношениях сам Иоанн Грозный. То, что сделал Петр, в немногих словах можно определить как отказ от православной Симфонии. Отменив патриаршество на Руси и заменив его «Духовным регламентом» Феофана, император изменил древней православной традиции согласия с церковью как совестью (со-вестью с Богом) государства. Сознательно или бессознательно встав в позу Людовика XIV («государство - это я») и придя благодаря этому в противоречие с симфонической православной соборностью, Петр Великий на деле осуществил суровые пророчества патриарха Никона о судьбе Царя Алексея и всего дела его. При Петре столичная Россия перестала быть Святой Русью, обернувшись чем-то средним между корабельной верфью, конторой и казармой. Фрегат с гигантом-шкипером за штурвалом - вот образ петровской «технологической» России...

Однако ограничиться сказанным для характеристики дела Петрова - значило бы встать на позицию тех либеральных (в том числе либерально-православных) историков, которые за деревьями не видят леса, за внешними формами - пронизывающих их энергий. С историософской точки зрения, преобразования Петра явились одной из «догоняющих модернизаций» России, предшественником которой в плане «обновления» Святой Руси были и призвание варягов, и латинизация православной иерархии через иезуитское просвещение (т. н. «украинское барокко»), и западнические симпатии московской элиты («голицынщина»). Если оценивать дело по меркам исторического позитивизма, пожалуй, только татарское иго спасло нас от еще более раннего, «допетровского» растворения в «мировом сообществе» - и в этом правы евразийцы... Шаг за шагом нарастающий процесс апостасии - обмирщения веры и культуры, пытался подчинить себе Россию, так что Петр Великий в известном смысле только продолжил это дело - но продолжил так по-русски, что результат оказался во многом неожиданным для самих реформаторов. Говоря современным языком, петровские реформы не достигли ядра русского духа, не произвели цивилизационного слома, хотя поломали и покорежили почти все его внешние слои. Уж как суров И. Л. Солоневич в оценке петербургской монархии, а и тот усматривает начало восстановления в ней священного Царства («православную реакцию») уже в деятельности императора Павла Петровича. Можно сказать, что начав свое историческое движение с петровской дыбы («Россию вздернул на дыбы»), петербургская монархия и культура дала в своем завершении мученическую фигуру Царя Николая Александровича и всей его августейшей семьи, кровью своей запечатлевших подвиг последних русских самодержцев...

 Парадоксы ХХ века

Другое дело, что петербургский период русской истории дал в итоге революцию. Острие февральской революция было нацелено прямо в центр русской цивилизации - в её духовное ядро. В «сухом остатке» активности февралистов-масонов оказалось крушение русского самодержавия («кругом трусость и измена») и последующий распад Российской империи на десятки кровоточащих кусков. Власти либералов с красными бантами хватило тогда едва на 9 месяцев, началась всеобщая смута. Власть валялась в пыли, и нужен был кто-то решительный, чтобы эту власть взять.

Решительные нашлись среди большевиков во главе с Лениным и Трцким, но подлинным создателем СССР был, конечно, Сталин, построивший за три пятилетки фактически новую сверхдержаву, взявшую в 1945 году Берлин, овладевшую термоядерным оружием и первой вышедшую в космос. И патриаршество в русской Церкви после интернационал-коммунистического погрома было восстановлено именно при нем. Причем у него не было колоний и волшебных источников нефти, все приходилось делать на энтузиазме, страхе и рабском труде. Именно отсюда проистекает ложная сакрализация хозяйства при Советах: оно нуждалось в духовной подпитке.

Существует мнение, что христианская история Руси кончилась с 1917 годом, а русского народа больше нет. Не думаю, что это так. Один из ключевых авторов сборника «Вехи», С.Л.Франк, писал в 1930-х годах, что «русский дух насквозь религиозен. Он не знает, собственно, других ценностей, кроме религиозных». Почему рухнуло самодержавие? Если ответить односложно - потому что не смогло оградить народ от власти «метафизических технологов» (буржуа). Веховцы проследили тайну превращения социал-модернистской марксистской доктрины (правда, с сильным ветхозаветным элементом) в русскую - православную по истокам - мечту о мировом спасении. Сила (и одновременно соблазн) русского коммунизма состоял в том, что он не бедных предлагал сделать богатыми, а, наоборот, богатых опалить пламенем мирового пожара. Соответственно своей истории и своему духовному строю, Россия испытала, осуществила то, что на Западе в лучшем случае было предметом умозрительных построений. В этом плане можно сказать, что Россия ценой собственной крови спасла человечество от веры в апостасийную («технологическую») утопию. В ноябре 1917 года большевики захватили только политическую власть - а духовную власть в том же месяце после двухсотлетнего перерыва принял на себя избранный на кремлевском поместном Соборе патриарх Тихон (впоследствии канонизированный). И столицу через некоторое время перенесли из западнического Петербурга в русскую Москву.

В 1991 году ориентированные на золото либерал-глобалисты (бывшие коммунисты) под демократическими лозунгами снова пришли к власти в Москве. Это была новейшая (уже третья за ХХ век) либеральная революция, осуществленная большевистскими методами - партноменклатура конвертировала правительственную власть в экономическую. По глупости или по корысти очередные революционеры полагали, что всё решит невидимая рука рынка - и получили в результате страну в границах ХVII века, где конфликтовали все со всеми, и где только ленивый не проектировал дальнейшего распада страны на «уральскую республику», «дальневосточную республику» и пр...

Так или иначе, В. В. Путин и его команда предотвратили в начале ХХI века дальнейший распад России, сохранив основы российской государственности (символизируемые царским гербом, советским гимном и демократическим флагом) и покончив с диктатом экономического тоталитаризма. «Семибанкирщине» дали понять, что она не всё может. При всем своем внешнем антидемократизме, путинские действия соответствовали народной воле, и народ поддержал их - вспомни результат последних президентских выборов или нынешний путинский рейтинг. Я уже не говорю о полном провале либерально-западнических партий, списать который на пресловутый «административный ресурс» при всем желании не удается. Если бы правительству Путина удалось построить соответствующую мировому значению России национальную (а не компрадорскую) экономику - и прежде всего начать продавать русскую нефть и газ за русские рубли, покончив тем самым с политической монополией доллара - православно-русская цивилизация была бы материально обеспечена, во всяком случае в обозримом будущем.

 Россия как надежда

Таким образом, фундаментальное противоречие между сторонниками Руси небесной и России земной оказывается именно антиномией - противоречием в законе, когда правы одновременно как сторонники модернизации России, так и её противники. Более того, это противостояние является движущей силой православно-русской цивилизации. С одной стороны, модернизационный прогресс необходим хотя бы для того, чтобы нас не стерли в порошок передовые в технологическом отношении страны (технократические лидеры). С другой стороны, никакой прогресс не обходится без значительных, и прежде всего духовно-нравственных потерь, и нередко эти потери превышают цену (прагматический успех) самого прогресса.

Вся техносфера нынешнего «продвинутого» мира, от воображаемых компьютерных вселенных до небоскребов высотой 826 метров, воспроизводит почти демонические нравственно-смысловые нормы современного общества. Достаточно сказать, что примерно половину циркулирующей в интернете информации составляет порнография. И восточно-христианская цивилизация (сознательно или бессознательно) сопротивляется такому прогрессу. В сущности, речь идет о борьбе святыни и жизни - кто кого? Ценности духа вступают в противостояние с идеей овладения миром - идеалом модерна, причем русская культура переживает это противостояние особенно остро. Любой идеал требует жертвы. Сегодня идеал модерна - самодостаточный человек - превратился в фигуру постмодерна, где разница между нормой и антинормой, между возможным и недопустимым вообще утрачена. Такой идеал требует для себя жертвы совестью, называя это авангардным экзистенциальным опытом. На исчерпавшем свой христианский потенциал Западе люди согласились (и внутренне и внешне) на жизнь без идеала - так оно и богаче и спокойнее. Восточно-христианская (русская) цивилизация оказалась более устойчивой в плане базисных жизненных установлений - тут и реальная монархия вплоть до начала ХХ века, и идея коммунизма как жизни по правде, и даже нынешняя «русская демократия», больше похожая на превращенную форму «самодержавной республики» (в духе славянофильских проектов ХIХ века). Так или иначе, в истории возрастает одновременно сумма добра и сумма зла, порядка и хаоса. Таков основной парадокс времени в этом несовершенном мире, о чем не стоит забывать при обсуждении будущего драгоценной для судеб мира Святой Руси.

Из вышесказанного было бы неверно заключить, что наша страна не нуждается в модернизации - прежде всего технической и технологической. Но технологии без идеологии не бывает. И никакие политики и олигархи тут не властны. Что касается способов/алгоритмов осуществления «русской идеологии», то выдумывать ничего не нужно. Полный набор мобилизационных практик содержит наша история, от опричнины Иоанна IV («самурайская модернизация» по-русски) и невского парадиза Петра Великого до знамени России-СССР над Берлином и выхода чудного смоленского паренька в 1961 году в космос - выбирайте! Русский человек может сделать бесконечно много, если будет вдохновлен на бой или работу энергетикой общего дела, и наоборот, его деятельность, в конечном счете, уйдет в тень, «налево», если его мотивация ограничится монетаристскими соображениями. Наше национальное путешествие во времени совершается не по линейной рационально-прогрессистской схеме (о, наивный ХIХ век!), а острыми и порой непредсказуемыми всплесками, сдвигами, протуберанцами; оно скорее случается, чем происходит. Разумеется, русская цивилизация, как коллективная личность, имеет свои оборотные стороны, грехи и недостатки (русский человек может быть святым, но редко бывает порядочным, писал К.Леонтьев), однако никакие революции и реформы не преобразовали ещё нацию крестьян и воинов в сетевую корпорацию торговцев и менял. Более того, как раз в такой России нуждаются и Восток и Запад: рыночному мировому сообществу в его нынешнем виде осталось жизни несколько десятков лет...

Возвращаясь снова к спору между о. Александром и Ю.Крупновым, я хотел бы заметить, что они «оба правы». Противоречие в законе между небесным призывом и антропоцентрическим модерном (и тем более постмодерном) во времени/пространстве Святой Руси не разрешается однократным выбором между тем и другим - наоборот, оно предполагает их одновременное «симфоническое» - то есть внутренне напряженное - присутствие в её сакральном центре, где бы этот центр географически ни находился. Тем и отличается Русь/Россия от постхристианского Запада (отвергнувшего Христа и впавшего в прогрессирующее человекобожество) и нехристианского Востока (где модернистские технологии используются как «добавка» к безличным мировоззренческим установкам), что она одновременно Там и Здесь. Так было и в Москве, и в Петербурге, и снова в Москве. Как писал Ф.М.Достоевский, Господь как будто нарочно создал человека, чтобы посмотреть, уживется такое существо на земле, или нет. Как будет сосуществовать душа, помнящая об ином, со смертным телом, взятым из праха и в прах отходящим (критерием любых технологий)? Надеюсь, меня не заподозрят в вульгарном национализме, если я скажу, что в религиозном, антропологическом и социально-культурном пределе эту антиномию несет и разрешает в себе именно и только Россия. Потому она и есть Святая Русь, в отличие, например, от США, реального бога которых зовут «Окей».

Конечно, надо развивать экономику, технологии, управлять медиапространством, летать в космос. Иначе нас сомнут, как говаривал Иосиф Виссарионович. Но ценность и цель нашей религиозно-национальной жизни, нашего исторического сверхусилия - не в этом. Замысел Божий о России непреложен, и не зависит от того, где в данный момент пребывает наша столица. Не думаю, что с Москвой - этим храмом под открытым небом, благословленным прп. Сергием (даже в её нынешнем состоянии) может конкурировать город Свободный на Дальнем Востоке, или, к примеру, Саров - он же Арзмас-16, где под покровом св. Серафима ковался и куется ядерный щит Православного Царства. Однако технологический центр России в ХХI веке вполне может переместиться на Урал и даже восточнее, так же, как юридический центр, например - в Петербург, где уже отведено прекрасное место на берегу Невы для единого Верховного суда. И Царьград нами будет взят, скорее всего, не военной силой: Турция уже подумывает о вхождении в Евразийский союз. Задача православно-русской цивилизации в современном глобальном мире заключается не в том, чтобы обеспечить совершенный комфорт для «последних людей» (они, как известно, уже нашли своё счастье и моргают), а в том, чтобы подготовить место для встречи Богочеловека. Чтобы остались ещё существа, способные встретить Его в день суда. А они от технологий не зависит.

В своё время великий поэт, дипломат и геополитик Федор Тютчев написал стихотворение «Русская география»:

 Москва и град Петров, и Константинов град - Вот царства русского заветные столицы... Но где предел ему? и где его границы - На север, на восток, на юг и на закат? Грядущим временам судьбы их обличат...

 Семь внутренних морей и семь великих рек... От Нила до Невы, от Эльбы до Китая, От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная... Вот царство русское... и не прейдет вовек, Как то провидел Дух и Даниил предрек.

 Сравнительно недавно казалось, что Русь сужается до границ Московского княжества. Однако 1914 года многое изменил - после национального обморока русские показали, что они снова способны сражаться за своё пространство. От Эльбы до Китая мы уже были, от Волги по Евфрат - кто знает? Евразийский союз начнёт свой рост с 1 января 1915 года. Однако пространство и время имеют смысл только перед лицом вечности, перед которой мы все ровесники.

Александр  Казин, РНЛ