«Для чего скромничать?

Пушкин первый,

Лермонтов второй,

а я, Величков, — третий.

За неумеющего читать г. Величкова

прочтут его друзья».

Так в придуманном объявлении

высмеивал возвеличивание недостойных

А.П. Чехов.

Духовным отцом украинства признан небезызвестный Тaрас Шевченко, титулуемый щирыми и свидомыми Великим Кобзарём. Этот самый Кобзарь для щирых укров фигура не просто культовая, она аксиоматичная, то есть не требующая никаких доказательств и проверок, свидомиты старательно возводят ему памятники и поклоняются как святому мученику за украинскую идею. Правда, реальный Шевченко соотносится с мифическим Кобзарем примерно так же, как и вся идеология украинства с реальностью. 

«В свое время близкий друг Тараса Григорьевича, выдающийся русский ученый Михаил Александрович Максимович считал ненужным даже составление жизнеописания Шевченко. Максимович указывал, что в жизни этого поэта и художника было «столько грязного и безнравственного, что изображение этой стороны затмит все хорошее». 

Нельзя не согласиться, что стоит человеку стать на путь воинствующего украинства, как он превращается в наглое тупое злобное существо. Верно и обратное – подлецов неудержимо тянет на украинство, как мух на общеизвестное содержимое; собственно, украинство и было создано для удобства перехода из нормального состояния в свинство. Украинство все базируется на одной очень простой (и очень неоригинальной) идее —кругом враги, хотя, надо признать, набор врагов у кобзаря в течение всей жизни был однообразно-своеобразный:

Погибнеш, згинеш, Україно,
Не стане знаку на землі.
А ти пишалася колись
В добрі і розкоші! Вкраїно!
Мій любий краю неповинний!
За що тебе Господь кара,
Карає тяжко? За Богдана,
Та за скаженого Петра,
Та за панів отих поганих
До краю нищить… Покара,
Уб’є незримо і правдиво… (1859)

Враг всегда один – москаль, хотя есть и другие – это все нации вокруг… Но у них есть один плюс, они как бы враги второсортные и всегда более цивилизованные, чем дикие русские. Москаль в одних случаях означает русского солдата, в других – просто русского. Еще в 1838 году в поэме «Катерина» Шевченко создает отталкивающий образ москаля (т.е. русского военного, их он почему-то ненавидел особенно люто еще до того, как стал носить солдатскую шинель в ссылке). 

В отношении москаля к обманутой девушке и своему сыну никогда нет ничего человеческого. Всякий доверяющий Шевченко должен согласиться: «москаль – це така гидота, що викликає лише огиду». Самое любопытное, что сама поэма посвящена москалю Василию Андреевичу Жуковскому, который принял участие в выкупе вместе с членами императорской семьи у польского помещика Энгельгардта крепостного холопа Шевченко. К тому же и сам Жуковский был внебрачным сыном русского офицера и пленной турчанки. И странно даже: на произвол судьбы отцом брошен не был, выучился, стал знаменитым поэтом и воспитателем детей российского императора. Так что и москаль, вроде бы, тоже бывает разный.

Но — только не для автора « Кобзаря». У него это всегда – чудовище. От первых попыток шкрябать пером корявые стихи по бумаге и до последних строк. В конце жизни он еще раз обратился к теме связи украинки с москалем:

Титарівна-Немирівна
Гаптує хустину.
Та колише московщеня,
Малую дитину.
Титарівна-Немирівна
Людьми гордувала…
А москаля-пройдисвіта
Нищечком вітала!
Титарівна-Немирівна…
Почесного роду…
Виглядає пройдисвіта,
Москаля з походу. (1860)

«Московщеня» – это, конечно, «московське щеня», а «люди» уж понятно – не русские.

В 1839 году Шевченко пишет брату:

… Москалі чужі люди,
Тяжко з ними жити
Немає з ким поплакати,
Ні поговорити.

В 1840 просит брата не писать ему по-русски: «щоб я хоч з твоїм письмом побалакав на чужій стороні язиком людським»… оказывается русский язык – это нечто нелюдское…

А в 1842 – земляку: «Переписав оце свою «Слепую» та й плачу над нею: який мене чорт спіткав і за який гріх, що я оце сповідаюся кацапам черствим кацапським словом. Лихо, брато-отамане, ей-богу, лихо!… Ми пропадаємо в оцьому проклятому Петері, щоб він замерз навіки.»

«Сновигаю по оцьому чортовому болоті та згадую нашу Україну… Спіткали мене прокляті кацапи так, що не знаю, як і випручаться.» (1843)

Москалики, що заздріли,
То все очухрали.
Могили вже розривають
Та грошей шукають. (1845)

Почему же сын крестьянина-холопа стал русофобом? Шевченко вообще-то не получил никакого школьного образования, в чем он и сам в порывах самобичевания под следствием признавался, потому что ему, как крепостному, вроде бы не полагалось учиться. 

Хотя на самом деле по воле пана ему довелось пройти кое-какое обучение — научился читать и писать, хотя, надо признаться довольно безграмотно, судя по подлинникам его рукописаний, у дьячка Богорского, где по старинному бурсацкому обычаю, каждую субботу перед роспуском по домам учеников секли розгами (просто так, «для науки»).

Ведал телесными наказаниями самый старший из школяров, так называемый «консул». Естественно, процедура «порки впрок – для науки» не доставляла ученикам особого удовольствия, но, когда в «консулы» вышел Шевченко, для многих из них наступила настоящая каторга. Тарас неумолимо требовал от одноклассников подношений. Приносивших ему из дому достаточное количество гостинцев он почти не трогал. Тех же, кто по бедности принести ничего не мог или приносил мало, сёк нещадно, стараясь во время экзекуции причинить им как можно более сильную боль.

Думается, выяснить подлинную сущность Кобзаря эти порки помогают больше, чем его стихотворное «сострадание» беднякам, тем более, что уже в зрелом возрасте он вспоминал о своем «консульстве» без тени раскаяния, всего лишь как о забавном эпизоде из прошлого».

После так называемой школы юный Шевченко поступил в Лысянке в ученики к иконописцу-дьякону; однако он скоро ушел от этого дьякона в село Тарасовку к дьячку-живописцу, славившемуся в окрестностях; но этот живописец не признал в мальчике никаких способностей, и Шевченко должен был вернуться на родину в c. Кирилловку.

Здесь Шевченко попал в пастухи общественного стада, но, увы, оказался совершенно неспособным даже к такому занятию. Та же неспособность сделала его малопригодным и для земледельческих работ. В конце концов он оказался мальчиком - «погоничем» у священника с. Кирилловки, Григория Кошицы. Здесь мальчик тоже оказался неспособным и ленивым. От Кошицы, у которого пробыл недолго, Шевченко ушёл и опять попытался поступить в учение к живописцу в село Хлипновку.

Этот живописец признал в Шевченко способности, но отказался принять его без письменного разрешения помещика. Отправившись за этим разрешением к управляющему имением, Шевченко в качестве бойкого мальчика обратил на себя внимание управляющего, последний оценил по-своему неспособного для сельских работ подростка, и Шевченко был взят в дворовые мальчики, а вскоре его делают учеником повара.

Не проявил он дарований и в изучении поварского искусства, и, в конце концов, управляющий Дмитренко отослал его к сыну владельца, Павлу Энгельгардту, в «штат» которого он предназначался, с аттестацией, что Шевченко способен к рисованию, и с предложением сделать его «комнатным живописцем». Молодой Энгельгардт назначил Шевченко «казачком», проще говоря, комнатным лакеем — и будущему «Кобзарю» приходилось целые дни проводить в передней, в ожидании приказания подать стакан воды или набить хозяйскую трубку.

Страсть к рисованию, однако, не покидала Шевченко, и в свободное время, которого у него было достаточно много, он срисовывал бывшие в передней картины. Однажды, увлекшись срисовкой портрета атамана Платова, он за этой работой не заметил появления хозяина, который, рассерженный тем, что Шевченко не услышал его появления, отправил выпороть его на конюшню. Страсть к рисованию не ослабела в Шевченко и после этого случая, и, в конце концов, помещик, убедившись, что из него не выйдет толкового казачка и лакея, решил отдать его в учение к маляру в Варшаве. Маляр через полгода посоветовал отдать его к художнику Лампи, что и было сделано.

Польское восстание 1831 года лишило 19-летнего Шевченко возможности оставаться далее в Варшаве, и он, как верный пёс, простите, холоп, вернулся к, хотя и не свободной, но зато сытой жизни, в лакейскую своего пана. Но здесь он недолго пробыл, ибо владелец Шевченко Энгельгардт, вторично послал его учиться рисованию, но уже в Петербург. В северной столице Шевченко познакомился случайно с целым землячеством малороссиян, которые оказали большое влияние на его дальнейшую судьбу.

Прежде всех заинтересовался сельским хлопом художник И. М. Сошенко. Впоследствии он с горечью вспоминал, как испорчена была натура Шевченко, и как трудно было бороться с его порочными наклонностями, чтобы хоть как-нибудь воспитать его. Потом о Шевченко прознал скульптор Мартос. «Навещая Шевченко, он наткнулся в его комнате на лубяной ящик, беспорядочно заваленный листками бумаги с написанными на них стихами Шевченко на наречии его родины, которым сам Шевченко не придавал никакого значения. Мартос забрал листки на просмотр. Стихи написаны были совершенно безграмотно и представляли страшную смесь цинизма, сальности, безвкусия с благоуханием вдохновения, с наивным лиризмом и свежестью деревенского чувства». Соединение в сельском хлопце проблесков поэтического чувства с талантом рисовальщика привлекло к Шевченко внимание третьего земляка, довольно известного в то время писателя Е. П. Гребенки и знаменитого художника Карла Брюллова. Через Брюллова Шевченко сделался известным поэту и вместе с тем воспитателю наследника престола В. А. Жуковскому.

«Кобзаря» выкупила при активном участии Карла Брюллова и Василия Жуковского из крепостного состояния императрица Александра Федоровна, супруга Николая І. Данное обстоятельство, впрочем, нисколько не помешало Тарасу Григорьевичу сочинить на императрицу гнусный пасквиль (ставший составной частью поэмы «Сон»). Сочинить, скорее, по невежеству и личной глупости, даже в какой-то мере случайно. Произошло это без какой – либо политической или идейной причины.

Шатаясь по злачным компаниям, будущий светоч украинства завел разнообразные знакомства. Попадал он и в кружки злоязыких либеральных печериных, где необыкновенной популярностью пользовались сатирические стишки антиправительственной направленности. Дабы позабавить новоявленных приятелей, взялся за такое сочинительство и Шевченко. Намного позднее, оказавшись на Украине, он развлекал подобными виршами своих тамошних знакомых либералов, некоторые из которых (о чем Тарас Григорьевич, вероятно, не знал) состояли в тайном Кирилло-Мефодиевском обществе. Но об этом позже…

Вместе со свободой Шевченко получил право поступить в Академию художеств. Продолжавшие с ним общаться Мартос и Гребенка выбрали из вороха стихов Шевченко те, которые им больше понравились и удовлетворяли хоть какому – то эстетическому чувству, литературно их обработав. Это собрание подправленных стихов Шевченко вышло в свет в 1841 году под заглавием «Чигиринский кобзарь».

Покровители Шевченко закрыли глаза на все его пороки, готовы были все свои дарования подставить под его личность, чтобы только подчеркнуть на его примере весь ужас крепостного права, то есть права одного человека владеть другим. Позднее литературную деятельность Шевченко взял под свое крыло П. А. Кулиш, человек с университетским образованием, не только хорошо образованный, но и талантливый, ведь лучшие произведения Шевченко 1840-х и 1850-х годов были редактированы П. А. Кулишем.

По собственному выражению Кулиша, он «дороблював недороблене», то есть отделывал произведения Шевченко так, что они получали вполне приличный литературный вид. Иногда эта отделка доходила до того, что Кулиш прямо писал за Шевченко. Так, например, случилось со знаменитой автобиографией Шевченко… Если сравнить рукопись Шевченко, изданную факсимиле профессором Эварницким, с печатным текстом автобиографии, то оказывается, что все те благородные мысли и чувства, все те за душу хватающие картинки, которые мы находим в автобиографии и которые создали ей громкую известность, принадлежат перу Кулиша, а не Шевченко.»

В 1843 году Шевченко получил звание свободного художника и должность преподавателя рисования в Киевском университете, отправился в Малороссию и здесь пустился в пьянство с пирятинскими «мочемордами» Закревскими, с киевским портным Сенгилом и с другими тогдашними алкашами которых нетрудно найти и тогда и сейчас в пьяной нэньке — Украине. Еще в конце 1870-х годов на Полтавщине и в Киеве ходили целые легенды о пьяных ночных оргиях с участием Шевченко и о том, как он там для потехи опьяневших и очумевших от пьянства приятелей - алкашей распевал, задувши свет, циничные («срамные») песни своего сочинения. Преподаванием рисования в Киевском университете он так и не удосужился заняться, то ли времени не нашел, то ли желания не было, то ли возможности не появилось из – за постоянного закладывания за воротник.

Ещё более, скажем… колоритно (хотя это у обычных людей называется подлостью)… характеризует Тараса Григорьевича и история с неудавшейся попыткой выкупа им из крепостного состояния своих близких родственников — братьев и сестер. Тему освобождения родственников поэта современные т.н. « шевченковеды» ограничивают только временными рамками 1859–1860 гг., когда вернувшийся из ссылки Шевченко, взывая к сочувствию петербургского общества, демонстрировал им свои переживания по поводу рабского положения родни и с помощью видных представителей Петербургского высшего общества добился для них освобождения. Событие это могло, однако, должно было случиться лет на пятнадцать раньше.

Кобзарь объявил о желании выкупить своих родственников еще в 1845 году. Энергично помогать Тарасу Григорьевичу взялась симпатизировавшая ему княжна Варвара Репнина, которая, используя свои связи среди местной малороссийской помещичьей верхушки, организовала сбор средств на выкуп, необходимых для воплощения столь благородного намерения в жизнь. Но, получив в распоряжение определенную, довольно приличную, сумму, Шевченко не удержался и пропил деньги, на чём, собственно, вся затея с выкупом и закончилась. «Жаль очень, что вы так легкомысленно отказались от доброго дела для родных ваших; жаль их, и совестно перед всеми, которых я завлекла в это дело», — писала поэту оскорбленная в своих чувствах княжна».

В 1848 году Шевченко был арестован вместе с членами Киевского Кирилло-Мефодиевском братства, и хотя формально в нем не состоял, в отличие от остальных был наказан особенно сурово, не сколько за принадлежность, в чем, собственно, его и не особенно обвиняли, сколько за глумление в стихах над коронованными особами, за богохульство, кощунство и цинизм определен в солдаты и отправлен служить сначала в Оренбург, а затем в Закаспийскую область.

Говорят, Николай І от души смеялся, читая направленные против себя шевченковские строки, и хотя называл поэта дураком, но совсем не был расположен наказывать его. Однако, дойдя до места, где поливалась грязью императрица, государь пришел в ярость. «Положим, он имел причины быть мною недовольным и ненавидеть меня, но ее-то за что?» — спрашивал монарх.

Шевченко был арестован и доставлен в столицу. Опасность он осознал не сразу. По свидетельству очевидцев, всю дорогу из Киева в Петербург Тарас Григорьевич беспрестанно хохотал, шутил, пел песни. К тайному обществу он не принадлежал, стишкам своим, по всей видимости, большого значения не придавал, а потому воспринимал арест как забавное приключение, будучи уверен в скором освобождении.

Только после допросов в Петропавловской крепости Шевченко понял, чем грозит ему оскорбление императрицы. Он признает «неблагопристойность своих сочинений», называет их «мерзкими», высказывает «раскаяние в гнусной неблагодарности своей к особам, оказавшим ему столь высокую милость». Но покаяние запоздало. Поэт уже восстановил против себя как императора, так и руководителей следствия. Управляющий ІІІ Отделением Леонтий Дубельт и шеф жандармов Алексей Орлов даже не пытались скрывать своего презрения к столь омерзительному в своей подлости человечку. И если большинству подследственных по делу о Кирилло-Мефодиевском обществе при вынесении приговора было оказано снисхождение, то Тарас Григорьевич за проявленную им неблагодарность единодушно был признан никакой милости не заслуживающим. Его наказали по всей строгости закона.

«За сочинение возмутительных и в высшей степени дерзких стихотворений» Шевченко был определен рядовым в Отдельный Оренбургский корпус, получив, правда, при этом право выслуги в унтер-офицеры. И, как указывалось в документах ІІІ Отделения, «бывший художник Шевченко, при объявлении ему Высочайшего решения об определении его рядовым в Отдельный Оренбургский корпус, принял это объявление с величайшею покорностью, выражая глубочайшую благодарность Государю Императору за дарование ему права выслуги и с искреннейшим раскаянием, сквозь слезы говорил, что он сам чувствует, сколь низки и преступны были его занятия. По его словам, он не получил никакого воспитания и образования до того самого времени, когда был освобожден из крепостного состояния, а потом вдруг попал в круг студентов, которые совратили его с прямой дороги. Он обещается употребить все старания вполне исправиться и заслужить оказанное ему снисхождение».

После вынесения приговора «несгибаемый борец с самодержавием» одно за другим строчил покаянные письма и заявления. Он рассчитывал добиться смягчения своей участи, очень надеясь на прежние связи в столичном обществе. Но слишком уж неприглядно смотрелся Тарас Григорьевич. Отплатившему злом за добро не было оправдания. «Не даром говорит пословица: из хама не будет пана», — прокомментировал случившееся Петр Мартос, издавший в 1840 году первую книгу Шевченко, его поэтический сборник «Кобзарь». Карл Брюллов только пожал плечами и отказался предпринимать что-либо для своего бывшего ученика.

Не заступился и Василий Жуковский. Даже Виссарион Белинский, кумир тогдашних российских демократов, осудил Кобзаря. «Наводил я справки о Шевченко и убедился окончательно, что вне религии вера есть никуда негодная вещь, — писал «неистовый Виссарион» Павлу Анненкову. — Вы помните, что верующий друг мой говорил мне, что он верит, что Шевченко человек достойный и прекрасный. Вера делает чудеса — творит людей из ослов и дубин, стало быть, она может и из Шевченки сделать, пожалуй, мученика свободы. Но здравый смысл в Шевченке должен видеть осла, дурака и пошлеца, а сверх того, горького пьяницу».

Других членов братства разослали по разным городам, чтобы они не могли поддерживать общения между собою, и, предоставив им право служить в тамошних присутственных местах; Костомарова, например, выслали в Саратов, а Кулиша — в Тулу. Оба не прерывали там своей литературной и научной деятельности: Костомаров обработал историческую монографию «Богдан Хмельницкий», а Кулиш — «Записки о жизни Н. В. Гоголя» и «Записки о Южной Руси» (1856).

После амнистии 1856 ода Шевченко поселился в Нижнем Новгороде, потом после множества слезливых и унизительных просьб получил разрешения переехать в Петербург, где и поселился, по протекции одной из Великих княжён, до самой смерти от алкоголизма в одной из комнат здания Академии художеств. П.А. Кулиш свидетельствует, что Петербурге в последние годы жизни Шевченко не переставал предаваться лютому пьянству, которое и было главной причиной его преждевременной смерти, вследствие чего его первоначально похоронили за пределами кладбища (каноны Православной церкви не разрешали хоронить на кладбище самоубийц и упившихся до смерти).

Русское образованное общество не знало подлинного Шевченко, пока не были обнародованы его так называемые запрещенные сочинения и различные материалы из его биографии. Приятели и предварительная цензура до неузнаваемости приукрасили его образ. Настоящий, а не придуманный и отлакированный украинофилами и большевиками Шевченко был известен лишь немногим, посвященным в тайны его души и быта, как, например, И. М. Сошенко или П. А. Кулиш. Кое-какие запрещенные стихотворения Шевченко («Мария», «Сон», «Кавказ») ходили по Малороссии в списках, но не могли иметь широкого распространения и служили в антирусских кругах удобным орудием для антирелигиозной и революционной пропаганды. Только постепенно выступил наружу звериный лик Шевченко, и все увидели, сколько в этом хаме скопилось ненависти и злобы против Бога, против русского народа, императорской семьи, против какой бы - то ни было власти, против всякого общественного или имущественного неравенства, к сожалению, неизбежного в современной цивилизации.

Что такое Кобзарь как пиит? Зауряднейший акын, «что вижу – то пою» и рифмы нет и содержание хромает на все четыре лапы. Талант округи местного кишлака или аила. Правда, и тогда, как и сейчас, работали «литературные негры», которые могли отбелить самого немытого, сделать ему гениальное твАрение (или из него столь же гениальное творение). «Творят» же сейчас, как творили и в недавнем советском прошлом, такие «гении» литературы, как небезызвестный Кучма, генсек Брежнев… Я уж не говорю о «творениях» нынешних украинских власть имущих от власти. Я думаю, заказ на «мужика от сохи» сделали серьёзные и умные дяди, они же (смеясь от души над простофилями) сделали PR (пиар) Великому Кобзарю, талантливейшему украинскому самородку, горько страдающему под национальным гнётом русского царизма. Всё было тогда, так и сейчас, только, пожалуй, примитивнее.

«Сегодня мало кто знает, что не все публикующееся в собраниях сочинений Шевченко является произведением его пера. Грубые наброски, созданные Кобзарем, дорабатывались («доводились до ладу») его друзьями и редакторами, вынужденными не только исправлять огромное количество грамматических ошибок (грамотно писать Тарас Григорьевич не научился до конца жизни), но и дописывать иногда целые строки, изменять слова, чтобы придать творениям более литературную форму. Те же, кто имел возможность прочитать Шевченко без поправок, в оригинале (Пантелеймон Кулиш, Яков Щеголев и др.), были далеки от признания его «поэтического гения». 

«А… это наш славный поэт. Скажите, какую толстую книгу написал. Видимо, не даром его фухтелями угощали. (Фухтель — удар саблей плашмя. — Авт.). В сущности ведь пьянчужка был»,— пренебрежительно заметил видный малорусский историк Николай Иванишев, получив в подарок новое издание сочинений Шевченко. 

Невысокого мнения о творчестве Тараса Григорьевича были и Николай Гоголь, и Михаил Драгоманов, и Иван Франко. Последний из перечисленных, публично восторгаясь «великим Кобзарем», в частном письме известному шевченковеду Василию Доманицкому писал: «Вы, сударь, глупости делаете — носитесь с этим Шевченко, как не ведомо с кем, а тем временем это просто средний поэт, которого незаслуженно пытаются посадить на пьедестал мирового гения». 

Тарас не был уж совсем бездарен, но и особым литературным талантом не обладал, так, средней руки сочинитель, такие сейчас на Украине издаются (за свой счет) пачками. Бумагомарателей и графоманов во все эпохи хватало с лихвой.

«Соловьем и светочем украинской литературы» Кобзарь оказался на полном безрыбье. Провинциальная малорусская литература была не просто бедна на сочинителей, она их как таковых просто не имела. Все более или менее талантливые писатели-малороссы творили на русском (общем для всей России) литературном языке, прибегая к малорусскому наречию лишь ради шутки или для лучшей передачи местных, местечковых особенностей. Такие писатели принадлежали к русской литературе, да они и не стремились оставаться в провинциальном убожестве. В провинциальную литературу шли те, кому не хватало способностей, чтобы проявить себя на общерусском уровне. Да, здесь, среди провинциалов, Шевченко был первым. Первый парень на деревне. Но только здесь, в своем ауле. Хотя, надо признаться, он тоже всеми силами, как и его эпигоны позднее, стремился занять место в русской литературе, втиснуться хотя бы бочком. Попытался даже сочинять стихи на русском языке … прозу (при этом, как и все т.н. «украинские писатели» заимствуя сюжеты у русских писателей). Но… не судьба! 

 

Роль же третьестепенного литератора Тараса Григорьевича не устраивала, а на большее в великой русской литературе он рассчитывать не мог. И чем яснее Шевченко это осознавал, тем сильнее ненавидел русских, русскую культуру, русских писателей, саму Россию. В элементарной зависти к более, чем он сам, талантливым и одаренным, заключается причина русофобских настроений «Кобзаря». 

 

Здесь же нужно искать объяснение его «малорусскому патриотизму» (приверженности к местному наречию и т.п.; правда «украинским» писателем он себя ни разу не назвал – это правда!). Он любил то, где мог претендовать на славу и уважение, где на общем бесталанном сером фоне можно было казаться ярким, сверкать «звездой» (как это похоже на современных свидомых украинских актеров и безголосых певцов… мы против России и москалей потому, что выглядим на их фоне скажем так… ущербно, что ли. А у кого есть талант: он…или она…поют в России). И, соответственно, ненавидел то, где в свете талантов других писателей хорошо была видна его собственная ущербность.

Таков был Тарас Шевченко. Мелкий, ничтожный человек и средний поэт, из которого на Украине пытаются сделать великого гения. Культ слепили старательно.

В заключение, скажу о нём словами современного поэта Виктора Харламова:

 

Таланта не дал Бог, да мог ли Он,

Подумать о таланте: в четверть века

С кило под 45 - ть, - не Соломон,

Скорее - отрок. И познаний Мекка

 

Мозг обходила... Шёл на плагиат, -

Взаимствуя у Пушкина сюжеты,

Жуковского, Мицкевича... был рад

На языке "своём" робыть для Леты...

 

У Зыгмунда Красинского, порой,

Про "Мёртвых и живых..." читал бывало,

Ведь "... ненародженым..." - Его открой:

"...ягнята пас.., - трынадцятый мынало...(?!)"

 

Что говорить о прошлом: дома книг

Тарас не собирал - обывки в сале...

Валялись на полу; что смог - постиг,

Друзья... все гениально.... дописали:

 

"Кирилла..." Кулиша лже патриоты

"Закона Божого", друг - Сталин фон...

Скажи, подумав, взяв величья соты:

Таланта не дал Бог, и смог ли... Он.

 

 

 

Попов Евгений

 

Источники:

Н. Ульянов «Происхождение украинского сепаратизма»,

А. Царинный «Украинское движение»

Князь А. М. Волконский «Историческая правда и украинофильская пропаганда»

О. Бузина «Шевченко – Вурдалак»

A.Каревин "Культ "великого Кобзаря", "Не сотвори себе кумира

(Тарас Шевченко: оборотная сторона медали)"